Бланка Мария Пирес убедила раввина Жакоба Моаше, чтобы он помог ей и после молитвы в синагоге попросил содействия своих прихожан. Сеньора Пирес полагала, что суммы, собранной общиной, недостаточно, как и денег, все же возвращенных Виллисом после долгих и трудных переговоров.
Сама она решила поучаствовать в сборе средств, вложив свои драгоценности. Разумеется, она могла бы дать и денег – дела ее шли прекрасно, и на прибыль от вывезенных товаров она только что открыла две ткацкие фабрики, одни из первых во всем Ливорно, которые уже были переполнены заказами, даже от прихожан-католиков. Однако Бланка Мария Пирес предпочла все же лишиться украшений. Ведь, в отличие от денег, их уже не вернуть никогда, а значит, она таким образом жертвовала вдвойне. Деньги для нее значили мало, их она получала легко. А вот украшениями дорожила, потому-то их и отдавала. Габриел Вальс не один раз повторял ей, что Яхве особенно ценит то, что ценнее всего для нас. Многие драгоценные камни, среди коих был и огромный изумруд, Бланка Мария Пирес унаследовала от матери. Вспоминая о ней, вдова Сампол испытывала противоречивые чувства – от нежнейшей любви до сильнейшей ненависти, которая пугала ее саму. Некоторые из камней, каждый из которых стоил целое состояние, были куплены Грасией Нази по прозванию Ганна или Беатриу де Луна и всем известной как Сеньора. Мать Бланки на смертном одре призналась дочери, что происходила из рода этой дамы, а также сообщила еще кое-какие секреты, потрясшие девушку гораздо сильнее. Возможно, поэтому вдова Сампол никогда не пыталась выяснить свою родословную. В последнее время мысли о португальской даме были слишком навязчивыми, чтобы легко отгонять их, как ей многократно удавалось прежде. С каждым разом Бланка Мария все больше убеждалась, что их сближала если не общая кровь, то, по меньшей мере, общая судьба. Как и донна Грасия, она вышла замуж за богатого торговца вдвое старше себя и рано овдовела. Потом занялась делами мужа и вела их мастерски, увеличив состояние во много раз. Как и донна Грасия, она покинула Португалию и жила то в Антверпене, то в Ферраре, то в Ливорно. Но куда бы Бланка Мария ни переезжала, она не забывала оказывать помощь всем нуждающимся. Как и у донны Грасии, у нее была целая армия поклонников. Разумеется, кабальеро Себастья Палоу не мог сравниться с английским принцем, который, говорят, собирался жениться на вдове Мендес. Но все же Палоу приходился племянником наместнику короля и относился к одному из старейших родов на Майорке. Раввины тоже наперебой старались получить право наставлять ее в духовной жизни. И разве Жоао Перес, чье подлинное, еврейское, имя было Жозеф, юноша, который мечтал о ней, еще не зная ее, не мог хотя бы отчасти сравниться с Жозефом Нази или Жоао Микасом – кузеном Сеньоры и одновременно ее любовником?
Но было и еще много схожего, что на сей раз определялось наследственностью. Ее мать всегда подчеркивала внешнее сходство донны Грасии и Бланки Марии. «Ты – ее отражение, девочка моя, – твердила мать в предсмертной агонии, – как будто она в тебе возродилась. И кожа как у нее, и глаза, и обаяние». Однако это мало заботило Бланку Марию, хотя ей и нравилось быть красивой, и она замечала, как сильно действуют на мужчин ее чары. Больше всего ее беспокоили приступы меланхолии, когда она словно падала в темный колодец, в густые сгнившие водоросли, которые не давали ей двигаться. Рассказывали, что такая же сильная хандра нападала когда-то и на донну Грасию. Иногда тоска охватывала Бланку Марию до такой степени, что она готова была умереть. Она обращалась к врачам и раввинам. Первые прописывали ей лекарства, которые ничуть не помогали. Вторые пытались найти тайные грехи, о которых сеньора Пирес вовсе не была расположена никому рассказывать: она навсегда похоронила их под грузом причиненного ей зла и пролитых ею слез. Она обещала умиравшей матери, что будет всегда держать их в секрете, решив в душе, что должна уйти из этой жизни с миром, а не в ужасной агонии. Бланка Мария простила мать, молившую ее о прощении, хотя последнее ее признание обернулось для девушки страшнейшим позором.
Узнав тайну своего рождения, Бланка Мария Пирес на долгое время лишилась покоя и безмятежности, необходимых, чтобы принять прошлое и твердо посмотреть в будущее. Закрывшись от всего мира в своих покоях в старом лиссабонском доме, пустом и огромном, она каялась и постилась – отчасти, чтобы вымолить спасение души той, кого еще совсем недавно считала своей приемной матерью, а отчасти, чтобы замолить грех своего отвратительного зачатия и перед Яхве, и перед Богом Отцом. У нее было более чем достаточно свободного времени, и она то и дело вспоминала свое детство, когда ее, сироту, приютила великодушная донна Грасия Пирес. В день ее пятнадцатилетия Сеньора подарила ей то, о чем она не смела и мечтать: свою родословную. С этого мгновения девочка, которую младенцем подбросили на порог дома донны Грасии одним морозным декабрьским утром, правда, тщательно завернутой в пеленки голландского полотна, превратилась в приемную дочь одной из самых богатых женщин Лиссабона. Долгими бессонными ночами она перебирала в памяти события того времени, когда, после продолжительного пребывания в Антверпене, появился старший сын Сеньоры и поселился в ее доме. Теперь Бланка Мария поняла наконец многое из того, что раньше было недоступно ее разумению. Например, почему ее приемная мать всеми силами старалась отдалить ее от своего сына, в которого девушка влюбилась, надеясь, что Сеньора обрадуется этому, ведь она всегда уверяла, что любит ее как родную дочь. Но донна Грасия поначалу попыталась выбить эту глупость из головы Бланки Марии, а затем просто запретила ей видеться с возлюбленным. Сеньора говорила, что делает это ради ее же собственного блага. Она так любила девочку, что не могла допустить, чтобы она вышла замуж за мужчину, который вел совершенно развратную жизнь (хоть он и ее сын, скрывать больше она этого от Бланки Марии не может!) и наводнил бастардами детские приюты половины Европы. Такими бастардами, как, например, Жоао-Жозеф Перес. Каково его происхождение, вдова Сампол предпочитала теперь не выяснять, боясь, как бы знание тайны не обернулось, как в прошлый раз, ужасным запретом. Этот юноша нравился ей. Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности, как будто одно присутствие Жоао освобождало ее от всех страхов. Однако, в противовес тому, что случилось в молодости, нынче она строго следила, чтобы никакое неуместное и неукротимое чувство не повлияло на ее характер или на принятое ею решение. Она взяла Переса в секретари и стала ему доверять во всем, однажды даже поручив ему отомстить подлому капитану Гарцу.
Бланка Мария была старше Жоао на семнадцать лет. Веская причина для препятствия в определенных отношениях. К тому же донна Грасия Нази, которая была старше своего кузена на пять лет, так и не ответила ему взаимностью, несмотря на многократные доказательства любви с его стороны. Однако, если даже, как предполагала Бланка Мария, Жоао Перес оказался бы на самом деле сыном ее брата, он не стал бы ей ближе, чем теперь: ведь он уже значил для нее гораздо больше, чем племянник. Бланка Мария категорически не хотела ничего знать об их родстве. Она запретила юноше даже упоминать о своем отце – с которым, впрочем, он почти не поддерживал отношений, – дабы не оказаться с ним, по ужасному стечению обстоятельств, одной крови. Поступая так, Бланка Мария Пирес всего лишь выполняла еще одну предсмертную волю своей матери: никогда не общаться с Жозефом, исчезнуть навсегда из его жизни, не делиться с ним своей тайной, чтобы запретом не разжечь еще пуще его желания.
