Я встаю.
– Садись, – говорит тощая. – Сиди, а то хуже будет.
Ноги подламываются, я делаю, как сказано. По ногам течет пот, и я думаю, нет ли там мочи.
– Не блюй, – говорит тощая. – Веди себя нормально.
– Что мы будем делать? – спрашиваю я; мой голос против меня, злится, что я дала ему место.
– Сидеть здесь и ждать, – говорит тощая, достает пачку красного «Мальборо» и не предлагает мне.
– Чего ждать?
Пламя лижет сигарету, жжется, как солнце на моей шее. Тощая ничего не отвечает. Пять минут проходят, как пятьдесят, и каждую долю каждой секунды я обдумываю, не сбежать ли.
Мое колено дергается под столом.
Тощая требует, чтобы я успокоилась на хер.
Я не могу.
Подъезжает машина.
Тощая втягивает воздух, давит окурок в пепельнице. Она говорит, что, надеется, я приготовила хорошую историю.
Я иду за Тощей к машине, двадцать шагов, которые ощущаются как двести. Солнце бьет мне в глаза, затемняя водителя, если не саму машину.
Тонированное стекло опускается.
Нет.
Это просто развод.
Дьявольский развод.
Подлянка Ксилофонного Человека.
– Залезай, – говорит Джо Лазарус, глядя на меня глазами копа из неприметной машины копа; его рука копа тянется и открывает пассажирскую дверь. – Залезай и давай немного поболтаем.
* * *
Джо лежал на спине, глядя вверх на звездную шаль, наброшенную на ночное небо.
В голове навязчивым мотивом крутилась одна из маминых поговорок:
Если колокол звонит, ангел по небу летит.
Если колокол звонит, ангел по небу летит.
Если колокол звонит, ангел по небу летит.
Если колокол звонит, ангел по небу летит.
Только это был не колокол, а сигнал машины, гудит настойчиво; да и он не ангел, с крыльями или без. И никакая волшебная пыль чистилища этого не изменит. Он приподнялся на локте, посмотрел на машину Пита. Снег уже осел на выставленной наружу подвеске, машина приземлилась на крышу.
«Как жук, перевернутый злым богом, – подумал Джо. – Может, так и есть. Может, Он таков».
Поднялся на ноги – вокруг коллаж из стекла – и услышал стон, идущий из машины. Пассажирская дверца распахнулась, открыв отца, висящего кверху ногами на ремне безопасности. Отец вскрикнул, когда Джо отстегнул ремень, и сила тяжести уронила его на перевернутую крышу. Преподобный со стонами выбрался на покрытую снегом землю.
«Он паршиво выглядит, – подумал Джо, – и дело не только в ссадине на голове. Он двигается так, словно ему трудно дышать».
Двигатель захлебнулся – потом совсем замолчал, – и Джо, обернувшись, увидел побитую «Фиесту»; левый бок вмят, на водительском месте Райан. Он вылез из машины и, поглядев по сторонам, захромал через заснеженную дорогу к «Рейнджроверу»; на левой штанине спортивного костюма рваная дыра, кровь брызгает на снег, как конфетти. Райан пренебрег потерявшим сознание преподобным в пользу Пита, который лежал футах в двадцати от машины, полузакопанный в окровавленный снег.
Райан бросил один взгляд на Пита, потом плюнул ему в лицо.
– Ничего личного, босс. Будь у тебя шанс, ты сделал бы со мной то же самое.
Он побрел обратно к священнику; кровь текла по лбу, утяжеляя шаг.
Милосердие или уверенность, что преподобный все равно скоро умрет, перевесили. Райан оставил его, похромал к своей машине, залез на водительское сиденье и попытался завести мотор. Когда ничего не вышло – и истощился запас ругательств, – парень залез назад и вытащил оттуда кожаную сумку. Потом, не оглядываясь, неуклюже забрался на каменную ограду и с болезненным стоном свалился по другую сторону, на укрытое снегом поле.
«Мне нужно проследить за ним, – подумал Джо, – но сначала я должен последний раз посмотреть на Пита».
Он двинулся в ту сторону; знакомая фуга амнезии с каждым шагом натягивала на разум одеяло незнания.
Джо залез в карман за последним куском жвачки.
Жвачки не было.
Должно быть, она потерялась при столкновении.
Один взгляд на Пита сказал, что тот потерял намного больше. Кожа с левой стороны лица содрана, обнажив мышцы и хрящ; левый глаз сбежал из глазницы, как амбициозный головастик; челюсть торчит, беззвучно двигаясь вверх и вниз. Джо присел рядом, понимая, что это тщетный поступок, что Пит все равно не сможет его увидеть.
– Пит, зачем ты это сделал? Зачем ты продался?
Что-то заискрило в глазу бывшего друга – блеск узнавания вспыхнул в оставшемся, налитом кровью зрачке.
– Джо. – Слово, булькающее кровью, но разборчивое.
– Плохо дело, если ты можешь меня видеть, – сказал Джо. – Значит, тебе немного осталось.
– На что… он похож? – прохрипел Пит.
Джо нахмурился.
– Кто он?
– Ад.
В голове Джо стучал пульс, непрошеный и нежеланный.
– Откуда мне знать? Некоторые из нас помнят свои клятвы.
Пит рассмеялся, из разодранного рта сочились кровь и слизь.
– Ты… так помнишь?
– Я помню, что нашей работой было ловить преступников, а не становиться ими.
Пит улыбнулся остатками левой стороны лица.
– Так вот что… такое смерть? Мы забываем, кто мы? Может, это… не так уж плохо.
Джо чуял правду. Его охватил страх, древний ритм, который он не мог заглушить.
– Я пытался взять банду. Поэтому ты меня и убил.
– Я тебя… не убивал, – произнес Пит.
– Я пытался взять банду, – повторил Джо; словам не удавалось захватить цель.
– Ты… не брал… банду, – выдавил Пит. – Ты ею… заправлял.
Часть III
Челом к спине повернут и беззвучен,
Он, пятясь задом, направлял свой шаг
И видеть прямо был навек отучен.
Данте Алигьери
«Божественная комедия»
[11] Глава 30
Мать Джо Лазаруса – не самая легкая работа, даже в лучшие времена. Грейс была готова первой признать это и последней извиниться за признание.
Дело не в том, что у мальчишки не хватало очарования – он был рожден с его избытком, с ранних лет собирая вокруг себя восторженных поклонников; его магнитное поле затягивало равно и молодых и старых. «Поверьте мне» – вот что было его фирменной фразой. «Встаньте в круг и просто поверьте мне, ребята». И ребята верили, за одним примечательным исключением.
