«Тогда» было немыслимым.
«Тогда» барьеры между Почвой и послежизнью рухнут.
Она отступила на шаг и ударилась о стену, сквозь которую только что прошла, привлекая внимание кучки лишенных, стоящих в нескольких футах от нее. Лишенные задумались, потом испустили пронзительный визг, указывая на нее серыми, корявыми обвиняющими пальцами, и Герцогине почудилось, будто само существование обернулось посмотреть на нее.
«Существование» начало разбегаться.
В ее голове всплыл вопрос, тот, которым она еще никогда не задавалась.
«Мы ошибались? Меня учили верить, что я – страж послежизни, шестеренка, которая крутит все, и что эти полудуши едва стоят такого описания. Меня учили верить, что я – смотритель зоопарка и великодушно обращаюсь с животными.
А если нет?
Что, если на самом деле я – начальник концентрационного лагеря?»
Ей ответил приближающийся топот бесчисленных ног, и Герцогиня осознала, она не может вернуться в выжженную пустошь Жижи и не может прорваться сквозь толпу тел. Она закрыла глаза, вспоминая, как заканчивалось ее время на Почве. Тогда, как и сейчас, перед глазами мелькала не ее жизнь, а та, которую она не прожила, все те вещи, которые не были ей дарованы.
Работа.
Жизнь, отвязанная от того, что будет после.
Дети.
София, умершая в утробе матери на четвертый месяц.
Элизабет, все же родившаяся в примитивной, практически средневековой больнице.
Кассандра, прожившая четыре дня, прежде чем почвенный мир отослал ее назад.
Еще несколько выкидышей, каждый – шип в ее крови, напоминание о том, чего она лишилась и что не смогла предложить будущему: преемника.
Таким было наследство, оставленное ею на Почве, отречение посредством биологии и судьбы. Ей на смену не придет ни дочь, ни сын, если уж на то пошло. Разве может быть лучшее время, чтобы сровнять эту традицию с землей? Она выбрала Дейзи-Мэй, свежую кровь вместо загустевшей старой. И потому Герцогиня не могла отречься от нее, оставить ее жизни проклятых, потому ей требовалось, чтобы мать Джо убедила сына совершить невообразимый поступок, когда тот узнает правду о своей смерти и своей истинной натуре.
Но все это теперь ничего не значило. Загон рушился, и бесчисленные тысячи его заключенных бежали к ней, желая получить свою долю.
Сверху грянул взрыв. Резко открыв глаза, Герцогиня посмотрела туда (легион полудуш, замерших на полпути, посмотрел вместе с ней) и увидела, как небо сочится зеленым. Она торопливо засунула руку в карман штанов, вытащила затычки, которыми пользовалась в Жиже, и плотно вставила их в ноздри.
На Почве это называли грязной бомбой.
Смесь общепринятой взрывчатки и радиации, зеленое вещество, сочащееся с неба, было близко к тому, которым она опустошила Жижу. Намного слабее того ядерного количества, которое она применила там (Герцогиня видела это по бледному, почти желтому тону), и рассеивается по такой большой площади, что не нанесет непоправимых повреждений лишенным.
Но отвлечет их, а когда они вдохнут как следует, замедлит.
Небо выплюнуло лестницу, плетеную, с сосновыми перекладинами; Герцогиня поймала ее, взглянула вверх на воздушный шар, выплывающий из ворчащих облаков зеленого тумана. Только одна личность в Загоне располагала такой огневой мощью.
– Забирайся, – заорала Мейбл и перегнулась через борт, чтобы придержать лестницу. – Времени мало, милая.
Герцогиня улыбнулась, потом сделала, как сказано, перебирая одну перекладину за другой. Шар слегка осел, несмотря на ее жилистое, почти невесомое тело.
– Скорее, – крикнула Мейбл. – Скорее, они поняли.
Герцогиня посмотрела вниз и увидела, что сестра права. Возможно, бомба отвлекла лишенных (название, которое с каждой секундой казалось все менее и менее приемлемым), возможно, даже замедлила, но недостаточно. Они начали тянуться вверх, руки были в дюймах от ее ног.
Герцогиня карабкалась, быстрее и быстрее. Сестра открутила пламя, выигрывая драгоценную высоту у беснующейся орды. Выругалась над ее головой и перегнулась через борт, держа в руках толстую стальную трубу.
– Рейч, тебе стоит пригнуться, – окликнула она. – Сейчас, блин, рванет.
Герцогиня посмотрела вниз – и сразу поняла причину крика сестры.
Совсем как у стен, лишенные формировали гигантскую башню полудуш – один карабкался на плечи другому, а сзади его подталкивал третий. Неудачный набросок для «Инферно» Данте; все сооружение выглядело так, будто готово обрушиться в любую секунду.
«Оно не рухнет, – подумала Герцогиня. – Если Мейбл его не подтолкнет».
Воздух порвал пронзительный свист, и мимо нее мелькнула яркая полоска.
Ее рука нашла следующую перекладину, затем еще одну, еще; голова то и дело дергалась, чтобы видеть, как башня рушится под авиаударом из зеленого огня и серы.
Мейбл схватила ее за одежду и бесцеремонно втащила в корзину.
Сестры посмотрели друг на друга, и на короткое мгновение с них спал вес существования; они были просто двумя девочками, росшими в нищем квартале Бруклина и ничего не знающими о чистилище, небесах или аде; еще не надевшими, уйдя сюда, ни личность выдубленной солнцем сельской девчонки с Запада, ни рафинированной английской дворянки.
Мейбл стиснула ее руку, потом этот момент прошел.
– Ладно, Герцогиня, какой у нас план? Мои уже закончились.
Герцогиня встала на ноги и, приведя себя в порядок, указала костлявым пальцем на точку вдалеке, часть стены Загона, которую пока не атаковали.
– Правь туда.
Мейбл, кивнув, потянулась к горелке.
– А что там?
Герцогиня посмотрела вниз на море тел; все, как один, вернулись к штурму стен Загона.
– Место, куда я прихожу подумать.
* * *
Фильм о моей жизни приближается к финальной сцене; изрыгаются последние минуты на Почве, потом запихиваются обратно мне в глотку.
Я таращусь на Джо и бесконечную тьму пистолетного ствола.
У него на лбу пот.
Рука дрожит.
Он не может этого сделать. Не может перейти грань, из-за которой не будет возврата.
Отводит руку с пистолетом, хлопает себя по бедру, понукая, затем снова поднимает пистолет.
– Прости.
Я спрашиваю за что. Он не отвечает.
Закрывает глаза.
Палец на спуске напрягается.
Он не стреляет.
Он говорит мне бежать, голос – обрывки шепота.
Я пытаюсь двигаться, но не могу.
Я понимаю, что обмочилась.
Он стреляет, кладя пулю в футе от меня.
