Совсем рассвело, и их затопил свет. Грейс встала, протянула руки, обнимая его.
– Я давно не видела такого восхода. Любого восхода.
– Мам, это не ответ.
Грейс закрыла глаза, отгораживаясь от солнца.
– Потому что я его не заслужила. Я видела, что ты сделал со своей жизнью, и думала, что это моя вина. Не целиком, но достаточно. Я видела, во что превращался твой отец, как он не смог выстоять там, где должен был, как глубоко пал с тех пор, как я умерла и покинула вас обоих. Нам всем нужно искупить вину и понести наказание, и я пока не исполнила ни того, ни другого.
Джо встал с бревна, на котором устроился, и потянулся.
– Поэтому ты здесь? Чтобы убедить меня посвятить послежизнь искуплению вины?
Грейс открыла глаза и протянула руку.
– Джо, пройдись со мной. Мы в любом случае видимся последний раз, так давай постараемся, ладно?
* * *
На полпути вниз в лощине было место, будто специально отведенное для наблюдений за природой. Прикрывшись с двух сторон кучками деревьев и пристроившись, чтобы снизу их не заметили, Джо и его семья провели здесь немало летних дней; они перекусывали на траве и отмечали животных в списке, который заранее готовила его мать. За все эти поездки они ни разу не видели лису (Джо всегда шутил, что их нужно искать в Ноттингеме) – но сейчас лиса стояла и с прохладцей глядела на них, недостаточно пугливая, чтобы сбежать.
Они молча присели на корточки и смотрели на зверя, пока тот не учуял нечто неприятное или, наоборот, очень интересное, и спокойно порысил прочь.
– У меня осталось мало времени, – сказала Грейс, встревоженно подглядывая на осколки белого в небе. – У тебя тоже. Я задам простой вопрос: ты хочешь исправить дело? Хочешь искупить преступления, которые совершил на Почве?
Джо посмотрел себе на руки.
– Тот человек не похож на меня. Человек, которым я стал, когда умер. – Он посмотрел на мать, глаза его вспыхнули. – Почему?
– Разные души дадут тебе разные ответы. Есть официальная версия – когда душа переходит на ту сторону, она начинает с чистого листа; это перерождение во всех смыслах. Новое начало. Это делает ад адом; те, кто отправляются туда, не помнят о своих преступлениях и заново переживают их, вечно, каждый раз узнавая о них впервые. Именно это терпит сейчас твоя подружка Дейзи-Мэй.
Джо изучал свои руки, не поднимая взгляда на мать.
– Ты спрашивала, готов ли я искупить вину? Ответ – да, я готов. Чего бы это ни стоило.
Грейс печально кивнула.
– Твой ответ может измениться, когда я расскажу, что это значит.
Она играла с браслетом на запястье; такой браслет она никогда не надела бы при жизни. «Я выдумал себя хорошим парнем, – подумал Джо. – Если уж мне позволена такая крайность, моя чистая, как снег, мама заслужила дурацкую штуковину из «Эксесерайз».
– Ты спрашивал, почему я осталась в чистилище, когда своими поступками обозначила себя для иного. Ты не задавал себе такой же вопрос?
Джо нахмурился. Нет. По крайней мере, до сих пор.
– Что тебе сказала Герцогиня, когда отправила сюда? – спросила Грейс. – Что именно она сказала тебе сделать?
– Раскрыть мое убийство.
– Верно. Вместе с девушкой, в чьей смерти ты косвенно виновен.
– Тогда я этого не знал, – сказал Джо. – У меня забрали эти воспоминания.
– Теперь они вернулись, и я могу сказать, что подлинные намерения Герцогини были в другом. Ей был абсолютно безразличен любой результат твоих изысканий.
– Хорошая работа, у нее получилось. Но зачем говорить мне обратное?
– Потому что Герцогине совсем небезразлична эта девушка, и именно девушке нужно было узнать правду, так или иначе. Герцогиня видит в Дейзи-Мэй свою преемницу, которая уравновесит то, что не смогла уравновесить она.
– Дейзи-Мэй? Нет, правда? Дейзи-Мэй?
– Правда, – ответила Грейс. – И она не сможет принять этот пост, пока не узнает правду о своей смерти. И о твоем участии в ней – тоже.
– Почему? – спросил Джо. – Чем это так важно?
– Помазав Дейзи-Мэй на царство, Герцогиня отказывается от тысячелетней традиции, – сказала Грейс. – Сложить полномочия, как она намерена… ну, такого просто никогда не делали. Роль стража Загона несет с собой гигантский психологический груз, к которому помазанную личность готовят всю жизнь. Не говоря уже о некоторых членах семьи Герцогини, которые придут в ярость, узнав о ее решении. Иметь с этим дело, не пройдя исцеление истиной о своем прошлом? Такое не вынесет никто.
– И Герцогиня считает, что Дейзи-Мэй подходит? Несмотря на всё? – спросил Джо.
– Да, – ответила Грейс. – Тебе предстоит принять решение, и Герцогиня рассудила, что вопрос лучше задать мне.
– Паршивый должен быть вопрос.
– Так и есть. Наихудший вопрос, который мать может задать своему сыну.
Зарокотал гром; на небе проявлялись трещины света, сливаясь с красными лучами утреннего солнца.
– Это как-то связано, да? – спросил Джо. – В Загоне что-то происходит?
Грейс кивнула.
– Поэтому Клэр могла тебя видеть, разговаривать с тобой. Лишенные штурмуют стены Загона, и если эти стены падут, миры живых и мертвых сплющатся друг о друга. По какой-то причине Дейзи-Мэй связана с полудушами. Она способна с ними говорить, успокаивать. Судя по тому, как все идет, без нее существование обрушится.
Джо покачал головой.
– Что может изменить в этом безумии одинокая ноттингемская девчонка из бедного района?
Грейс улыбнулась.
– Джо, ты всегда плохо учил историю. Один человек способен изменить целый мир. – Она глубоко вздохнула, словно в кислороде, который ей больше не требовался, содержалась храбрость. – И это привело меня к тебе.
– Я так и думал.
– Когда Дейзи-Мэй вмешалась в баре – а потом еще раз, в общественном центре, – она прокляла себя, – сказала Грейс. – Бескорыстие ее поступков ничего не значит, ни здесь, ни там; эти законы старше времени и такие же нерушимые. Сейчас она гниет в Яме; перед ней раз за разом прокручиваются все сделанный ею ошибки, все совершенные оплошности. Это вечные муки, от которых нет спасения. Или почти нет.
– Ага, вот оно что…
Грейс кивнула.
– Некто, ответственный за смерть другого, – а это ты, пусть косвенно, – может, в целях искупления грехов, предложить поменяться местами с душой в аду. Для тебя это будет означать вечность боли, страданий и невероятных тягот, но она будет свободна от Ямы.
Джо рассмеялся.
– Ты здорово уговариваешь.
– Речь не об уговорах, и я не собираюсь читать тебе лекцию об искуплении. Такой поступок лежит вне искупления, вне любых земных преступлений, совершенных на Почве. Это духовная лазейка, оставленная только потому, что никто еще не был настолько хорошим или безумным, чтобы на нее согласиться.
