Он удивительно ловко переложил яйца на тарелку, добавил уже намазанный маслом тост и поставил все это перед ней.
— А с чего это ты вдруг пристрастился к бекону? Твои артерии, должно быть, взбесились.
— Минута слабости.
— Кому, как не мне, знать, как это бывает.
Тост оказался холодным, но Колин не пожалел масла, так что она не жаловалась. И яичница была совсем неплоха. На сковороде весело зашипел бекон. Шугар Бет промямлила, набив рот:
— Надеюсь, никто не узнает, что ты предложил врагу помощь и утешение.
— Ничего, выживу.
— Готовишь мне завтрак, чтобы успокоить разгулявшуюся совесть, или подлизываешься, стараясь поскорее добраться до сластей?
— Под сластями, насколько я понимаю, ты подразумеваешь все те прелести, которые в настоящее время скрыты черным атласом?
— Совершенно верно. Только их.
— Возможно.
— Возможно — что? Совесть или сласти?
— Я должен выбрать?
— Не важно.
Она доела первое яйцо.
— Расскажи о своей жене.
— Не хочу.
— Нет истории — нет сластей.
Он не полез в драку, и она тоже не собиралась этого делать.
— Как она умерла?
Он ткнул вилкой в бекон.
— Если тебе так уж нужно знать, она врезалась в опору моста. Достаточно трагично при любых обстоятельствах, но она сделала это намеренно.
— Ой!
— Именно.
За этим бесстрастным выражением лица скрывался целый мир боли.
— Сознаюсь, угрызения совести тебе знакомы куда больше, чем мне. Забавно, как иногда мы неверно судим о людях.
— У меня нет причин терзаться сознанием собственной вины. Я делал все возможное, чтобы помочь ей.
Но Шугар Бет слишком много знала о взаимных обвинениях, чтобы поверить в его полную невиновность, и поэтому молча подняла брови. Колин отвел глаза.
— Ладно, она была беременна, и это на время выбило меня из колеи. Но холодный разум восторжествовал, и я многое узнал о себе.
— А именно?
— Брак не для меня. Некоторым людям удается жить семейной жизнью, но я не из таких.
— И с тех пор ни разу не поддался соблазну?
— Тебе, конечно, трудно такое представить, но ни разу. Я наконец организовал свою жизнь именно так, как считаю нужным. И никогда еще не был счастливее. Но довольно о моем утомительном прошлом.
Он палил себе кофе и повернулся к ней.
— А теперь твоя очередь. Скажи, была ли какая-то причина, кроме самых очевидных, заставившая тебя выйти за человека на сорок лет старше?
— Ты все равно не поверишь.
— Я уже немного научился продираться сквозь нагромождения твоей лжи, поэтому позволь попытаться.
Она отломила кусочек тоста, но тут же отложила.
— Я любила его.
— Почему бы нет! С такими миллионами!
— Обычно так и бывает, но я не знала, насколько он богат, до того, как поддалась его чарам.
— Ему было семьдесят. Какие уж тут чары?
— А вот такие. Он был красивым сукиным сыном, выглядел на пятнадцать лет моложе, этакая техасская версия Энтони Хопкинса, только без его ужасной штуки на зубах.
Горло стиснуло судорогой.
— Самый обаятельный человек, которого я когда-либо знала. Истинное безграничное обаяние, рожденное добротой. Можешь не верить, но он был любовью всей моей жизни.
— Трогательно.
Несмотря на едкий тон, улыбка вышла сочувственной. Она по достоинству оценила сочетание. Он снял со сковородки бекон.
— Ты вроде упоминала, что он долго болел.
— Два года. Последние шесть месяцев лежал в коме.
— И умер четыре месяца назад?
Шугар Бет кивнула, но тут же, стряхнув грусть, усмехнулась:
— Ну вот, чудесная парочка. Скорбящая вдова и одинокий вдовец, продлевающие свои исполненные тихого отчаяния жизни посредством хорошо задуманного, но плохо состряпанного завтрака. Достаточно, чтобы заставить «Холмарк»
[11]
рыдать. Кстати, на следующей неделе я постараюсь приготовить что-нибудь повкуснее. На меня нашло вдохновение.
Он поспешно поставил тарелку с беконом. Взгляд из циничного стал серьезным.
— Для нас следующей недели не будет, Шугар Бет.
Шугар Бет вскочила как ужаленная:
— О нет, ничего не выйдет! Я еще не нашла картину, и не тебе меня увольнять! Мне нужны деньги, пусть и такие жалкие.
Он воззрился на нее с прежней надменностью.
— Эта работа унизительна. Сама знаешь, я хотел уничтожить тебя.
— Смотрю, ты исправляешься прямо на глазах. Еще несколько недель, и из тебя выйдет человек.
Он взглянул на нее. Она вновь уселась.
— Пожалуйста, Колин, не будь скотиной.
— Вот я и пытаюсь не быть скотиной. Ты больше не можешь оставаться в городе. Я выписал тебе чек, так что сможешь протянуть первое время. Возвращайся в Хьюстон. Там сумеешь заработать куда больше.
Заработать? Для нее это не проблема. А вот оплачивать счета Дилайлы становилось все труднее.
— Без этой картины я никуда не уеду.
— Ты даже не знаешь, существует ли она. — Он угрожающе навис над ней. — И вся роскошь, которую можно купить на вырученные деньги, не стоит потери достоинства.
— Тебе легко говорить. Ты не был рожден тщеславным.
— Черт бы тебя побрал, Шугар Бет! Взгляни на себя! От тебя остались кожа да кости! Выглядишь так, словно неделями не спала. Добавь еще тот факт, что люди плюют в тебя на улицах и ты даже не протестуешь. Пойми, лучше не будет. Только хуже. И учти, Уинни имеет немалую власть в этом городе.
— Я не боюсь Уинни Дэвис.
— Верю. Но вот Уинни Галантайн — дело другое. Она и есть Дидди, как ты не понимаешь? Вбей это в свою тупую голову. Именно к Уинни перешла та власть, которой когда-то обладала твоя мать.
— Но ни капли ее обаяния.
— Кроме того, речь еще и о нас с тобой, — выдавил он. — Прошлый вечер вполне удовлетворил мою жажду крови, но не могу сказать, что так уж желаю тебе добра. В свете вышесказанного я нахожу крайне зловещим то обстоятельство, что вчера мы были готовы заняться сексом. Более чем готовы. И если бы это зависело только от меня, мы давно бы уже оказались в постели.
