Для обезьян, несмотря на их сложные и продолжительные социальные отношения, характерно так называемое пищевое одиночество. Когда дело доходит до еды, они сами по себе. Следовательно, иногда приматы вынуждены идти напролом, чтобы получать достаточно пищи каждый день и не умереть с голоду. И охота на крупную дичь или попытка собрать больше, чем нужно, не приносят никакой пользы. Все, что они не могут засунуть в рот прямо сейчас, попросту выкидывается или будет украдено тем, кто вряд ли потом вернет этот долг. Это говорит о том, что наиболее распространенной едой для шимпанзе и бонобо являются обезьяны и дукеры (разновидность маленькой антилопы), на которых они охотятся, или большие плоды в джунглях Вамба. Эта пища не очень большая, но ее достаточно для того, чтобы ею можно было набить рот. Удачливый охотник обычно оставляет себе столько, сколько может, «делясь» объедками, чтобы утихомирить молящую надоедливую орду. Даже бонобо делятся едой только тогда, когда другая особь просит.
Люди же — это социальные собиратели. Мы обычно приносим домой больше еды, чем нужно, с намерением разделить это внутри сообщества. Это означает, что мы воспринимаем общину как нашу спасательную команду: если кто-то приходит домой с пустыми руками, он не останется голодным. Это позволяет диверсифицировать и брать на себя риски, разрабатывать дополнительные стратегии добычи пищи — охоту и собирательство, — которые максимизируют потенциал больших выгод, ограничивая при этом последствия неудачи. Некоторые члены группы охотятся и время от времени приносят домой большую добычу, полную жира и белка. Другие собираются вместе, обеспечивая стабильный, надежный источник пищи, чтобы пережить дни, когда охотникам не везет. Это невероятно гибкая, адаптируемая и успешная стратегия. И в ее основе лежит нерушимое, железное, невысказанное понимание того, что мы делимся друг с другом.
Умение делиться — это клей, который связывает сообщества охотников и собирателей вместе и дает им топливо, которое помогает выжить. Именно оно радикально изменило метаболическую стратегию гомининов. Обмен давал больше пищи, калорий, энергии для роста, размножения, мозга, активности… всего (см. Рис. 4.3). Благодаря методу дважды меченой воды я и мои коллеги обнаружили (см. Главу 1), что мы тратим примерно на 20 % больше энергии каждый день, чем шимпанзе и бонобо. Метаболическое преимущество перед гориллами и орангутангами еще больше. Эти лишние калории питают большой мозг, позволяет вести активный образ жизни и поддерживает большие семьи — то, что отличает нас от других обезьян и определяет нашу жизнь. И все это началось с охоты и собирательства, с первых представителей нашего рода, Homo, которые добывали больше, чем им было нужно, и делились излишками. Эта дополнительная энергия давала возможность гомининам, вооруженным примитивными каменными орудиями и обезьяньим мозгом, расселяться по всему земному шару, от Дурбана до Дманиси и дальше.
Метаболическая революция
Мы часто обсуждаем эволюцию с точки зрения физиологии, появления новых анатомических особенностей или изменения их форм. В конце концов, именно физические черты обычно сохраняются в палеонтологических данных. Но иногда именно поведенческие изменения являются двигателем прогресса. Возникают новые формы поведения, и организм приспосабливается. Рыбы начали кормиться на илистых отмелях у кромки воды, и у видов с самыми сильными плавниками и наиболее развитыми примитивными легкими, нужными для перемещения по этим лужам, улучшилась способность к размножению, затем произошел эволюционный скачок. Предки лошадей с ничем не примечательными зубами перешли от поедания мягких листьев к более жесткой траве. Те, у кого были более длинные зубы, жили дольше, потому что они стачивались медленнее. Спустя миллионы лет длинные зубы стали нормой для лошадей. (Вот почему вы можете определить возраст коня, заглянув ему в рот, чтобы увидеть, насколько сточены зубы — хитрый ход, если вы покупаете лошадь, но грубый, если это подарок.) Белые медведи начали плавать и нырять, чтобы охотиться, а затем у них развились перепончатые лапы. Все начинается с поведения, а потом развиваются новые физические особенности.
Для того, чтобы в эволюции гомининов возобладал обмен, потребовался очень специфический набор обстоятельств: затраты на добычу большего количества пищи, которую особь могла съесть, не должны были превосходить выгоду от ее раздачи. Поиск дополнительной еды обеспечивал меньше калорий самому собирателю и больше кому-то другому — а это совсем не вписывается в концепцию естественного отбора, о которой говорил Дарвин. В той мере, в какой тот, с кем вы делитесь, связан с вами и является носителем схожих генов, его репродуктивный успех частично зависит от вас. Но так обобщать не совсем правильно: даже ваш ребенок разделяет только половину ваших генов. Затраты на добычу дополнительной еды должны быть низкими, а отдача получателя действительно сильной, чтобы обмен стоил того. Легко понять, почему ни одна другая обезьяна — на самом деле, почти ни один другой вид вообще — не додумался научиться делиться ради выживания.
Несмотря на то, что это было маловероятно, около двух с половиной миллионов лет назад в популяции гомининов с мозгом, как у обезьян, проживающих где-то на востоке Африки, правильное сочетание окружающих условий, питания и поведенческих особенностей привели к тому, что делиться для них стало нормой. К сожалению, мы не знаем деталей этого процесса и не можем найти палеонтологических доказательств. (Хотя если на следующей конференции, посвященной эволюции человека, вы купите всем выпивку, то с вами поделятся невероятным количеством нюансов и предполагаемых сценариев.) Самые ранние неопровержимые доказательства того, что люди начали делиться между собой, — это вырезанные кости крупных животных, например зебр. Ни один гоминин не мог съесть парнокопытное в одиночку, как бы ни был голоден. А попытка поймать зебру, живую или мертвую, требует совместной работы — либо чтобы охотиться на нее, либо отпугивать других голодных хищников и падальщиков от трупа. Командная работа возможна только в том случае, если есть договоренность о разделе добычи. Возможно, обмен между гомининами возник в результате охоты, когда некоторые особи давали другим больше объедков, чем необходимо.
Или, возможно, он появился как следствие такого типа поведения, как у самок бонобо в Вамбе, — они обмениваются друг с другом фруктами. Можно привести убедительные доводы в пользу того, что дикие клубни, дальние родственники картофеля и ямса в наших супермаркетах сегодня, были важной общей пищей на раннем этапе эволюции человека. Клубни являются основным продуктом питания для племени хадза и других сообществ охотников и собирателей по всему миру. Это настоящие крахмальные бомбы, которые трудно выкопать из земли маленьким детям, но что с легкостью могут сделать взрослые. Подобно тому как матери-орангутанги склонны делиться пищей, которую их потомство не может получить самостоятельно, родители-гоминины могли иметь привычку кормить клубнями детей. Возможно, пожилые женщины, которые уже не могли рожать, начали использовать материнский инстинкт, чтобы делиться пищей с дочерьми и внуками.
Было ли это мясо, растительная пища или какая-то комбинация, странный акт добывания еды для других имел глубокие последствия для эволюции гомининов. Способность делиться привела к появлению более энергозатратных задач. Выживание и воспроизводство — двигатели естественного отбора — изменились и стали лучше. Делящие между собой гоминины и их родичи превзошли своих менее щедрых соседей.
