– А, помню, вы говорили, что ему понадобится переводчик.
– Я… сначала отказалась, потому что переводить устно не смогу, но она сказала, что переживать не о чем, ведь это не международная конференция. Мне нужно будет помочь ему найти жилье и водить его по городу.
– Зачем поэту-иностранцу приезжать в Корею?
– По ее словам, он приезжает сюда творить.
– Но почему именно в Корею?
– Я тоже спросила, но похоже, что Корею он выбрал «случайно». Никто не будет официально встречать его в аэропорту, потому что никто не знает о его приезде.
– Раз так, то, может, он едет к Ёни. Личный визит, так сказать.
– Сначала я тоже так подумала… Но если это правда, то почему она переложила все заботы на меня?
– Вероятно, ей в скором времени придется пройти химиотерапию.
– Она говорила, что принимает очень много таблеток!
– Но, похоже, заметных улучшений нет.
– Она говорит, что ей повезло, ведь ей выписали новые экспериментальные препараты!
– А она рассказывала что-то конкретное об этих чудо-таблетках?
– Нет, – Аями снова зачем-то покачала головой. – Она попросила сохранить это в тайне и рассказала, что подписала документ о неразглашении, пока лекарство официально не появится на рынке. Больница тоже не будет брать на себя ответственность за побочные эффекты. Вообще-то, она сказала, что даже об этом нельзя было рассказывать.
– В любом случае, если она пройдет химиотерапию, это не значит, что ей нельзя ни с кем видеться.
– Может быть. Но если поэт и правда приезжает, чтобы писать стихи, то он задержится здесь на какое-то время.
– И тогда…
– И тогда он иногда будет заходить к Ёни.
– Насколько мне известно, еще во время учебы за границей Ёни недолго проработала секретарем у именитого писателя. Она подбирала и переводила для него различные заметки о Корее, потому что он хотел написать книгу. Роман так и не был завершен – он передумал. Автор был довольно популярен в те времена и каждый раз, когда он писал новую книгу, подбирал на время ассистента, который помогал ему работать с определенной темой.
– Временный ассистент – может, эта работа как раз для меня? Но я особо ничего не знаю об этом.
– Это уже забота писателя. Так когда вы приступаете к работе?
– Завтра рано утром. Точнее – сегодня ночью. Мне сегодня придется ехать в аэропорт.
– Знаете, я ведь сегодня тоже встречался с поэтом. Какое совпадение! – сказал директор. – Точнее, стоит отметить, что я встречался сразу с несколькими поэтами.
– Сегодня? В Фонде?
– Именно. Сегодня в Фонде, – он, вероятно, кивнул. – Возможно, вы уже знаете, но не так давно Фонд создал программу поддержки поэтов. Сегодня была официальная церемония. Сам я не имел никакого отношения к мероприятию, шел, чтобы встретиться кое с кем из отдела культуры и искусства, и случайно оказался там.
– Не знала о такой программе.
– А я думал, знаете…
– Откуда я могу знать, если она не имеет ничего общего с моей работой? Тем более что я ни с кем не знакома в Фонде и даже ни разу там не бывала.
– Ну да, я помню. Просто из головы вылетело…
– Так все поэты пришли в сопровождении своих ассистентов?
– Ассистентов?! – громче обычного сказал директор. Этот возглас был перемешан с холодной ухмылкой. Принесли основное блюдо. Аями почувствовала, как от стейка из баранины исходил насыщенный аромат.
– Ассистенток, – снова довольно громко сказал директор. Он звякнул ножом и вилкой по тарелке, аккуратно разрезая рыбу, опасаясь нечаянно проглотить кость. – Знаете, Аями, я никогда не бывал на таких сборищах поэтов. Они и сами не собирались. Конечно, я вживую встречал некоторых известных авторов на различных мероприятиях или лекциях. В газетах чаще все же. А когда учился за границей, то несколько раз общался с самим Ко Ыном. Он тогда как раз приехал в Европу. Он меня, конечно, уже не помнит.
– А у него тоже была ассистентка?
– Не знаю, была ли у него секретарша или ассистентка, но тогда мне сказали, что рядом с ним – его жена, – в его голосе прозвучали нотки сарказма. – Но сегодня я смотрел на всех этих поэтов, которые собрались там. Десятки людей. Сначала мне и в голову не пришло, что все они поэты. Потому что более половины из них… Сложно сказать, но в любом случае у меня сложилось впечатление, что более половины из них – по сути, большинство из них – похожи на тех, кто после экономического кризиса 1990-х остался без бизнеса, дома и семьи, голодные и холодные, выброшенные на улицу. Я бы ни капли не удивился, если бы они попросили одолжить им денег на еду – именно так они смотрели на меня. Нет… Дело даже не в их внешнем виде, а в том, как они себя вели.
– Трудно представить.
– Но так оно и было, по крайней мере, я так все видел.
– Получается, всех поэтов, которые собрались в Фонде, можно назвать хиппи?
– Никогда не слышал о подобном – поэты-хиппи. Не знаю, может, сейчас и есть такое направление в литературе. Они сами не знают, что пишут, но, судя по их внешнему виду, это были самые обычные поэты.
– У меня в гардеробе тоже не только нарядная одежда… По выходным, например, могу надеть какие-нибудь потертые джинсы или старую кофту с растянутым воротом.
– Аями, я не говорю о чем-то настолько конкретном!
– Может, поэты просто не стремятся к одобряемому обществом внешнему виду? Я лично не знакома ни с одним писателем, кроме драматурга из моей бывшей труппы. Он всегда одевался повседневно, в джинсы и футболки, так что не выделялся среди актеров. Но правда был он не только драматургом, но также актером и директором труппы. Он даже подстрижен был как все. То есть волосы у него были не длиннее, чем у остальных мужчин. В общем, он ничем не отличался от нас. Но, судя по тому, что я видела в книгах и фильмах, многие творческие личности хотят показать всему миру свою уникальность, пытаясь самовыразиться во внешнем виде и одежде. Поэтому я, наверное, представляю, что вы имеете в виду.
– Нет, Аями, вы меня неправильно поняли. Как я уже сказал, дело не в их внешнем виде. Они были одеты консервативно, так сказать, очень цивилизованно. И большинству удалось выглядеть прилично.
– Так в чем же тогда дело?
– Не знаю… Мне никогда не удавалось выражать свои мысли парой хорошо подобранных слов, как делают это они – поэты. К сожалению, у меня нет такого дара. Тем не менее попробую еще раз. Во-первых, меня сразу поразило то, насколько все они, без исключения, выглядели старыми, мрачными, серыми. Я даже испугался того, как сильно у них были выражены эти черты. Не только из-за их внешности – они будто сами извергали частицы подобных ощущений. Даже свет в зале, где они собрались, казалось, внезапно потускнел от этой мощной энергии. Я совершенно не помню, были ли они на самом деле стариками. Но я точно помню эти поблекшие седые волосы и сутулые спины, как у горбунов, понурые головы, бликующие очки, уставшие от близорукости глаза, колющий нос запах дешевой ткани, сумки из искусственной кожи, лица, искривленные многолетними разочарованиями и печалями, а еще врожденное уродство – худосочные или же чересчур толстые тела, низкий рост у всех, без исключения, все признаки бедности, опухшие ноги, не умещающиеся в ботинках, слишком узкие или обвисшие плечи пиджаков, слюна, скопишаяся в уголках обветрившихся губ… Да они все были похожи на мертвецов!
