Фатма – моя няня, которая потом стала нашей домашней поварихой, – была искусной сказительницей. Она не умела читать, но помнила наизусть многие сказки Шахерезады. В детстве я могла заснуть, только услышав очередной рассказ о приключениях Синдбада-морехода, Али-Бабы или Аладдина. В те годы в течение всего священного месяца по телевизору каждый вечер показывали передачу под названием «Загадки рамадана» («Фавазир рамадан»). В 1985 году темой всего цикла были сказки «Тысячи и одной ночи», и, конечно, я не могла оторваться от телеэкрана. Главная звезда шоу, актриса Шерихан, исполняла западные танцы и танец живота, а потом представляла загадку, которую зрители должны были отгадать. Саундтреком у нее была симфоническая сюита Римского-Корсакова «Шехерезада», перемежающаяся с египетскими народными мелодиями. Пока я писала эту книгу, у меня, постоянно повторяясь, играли та самая сюита и длящаяся целый час любовная песня Умм Кульсум «Альф лейла ва-лейла».
В общем, я была просто помешана на этой книжке. Шахерезада была моим кумиром. Я пообещала себе, что, если у меня когда-то будет дочь, я назову ее Шахерезадой. Я восхищалась уверенностью и хитростью этой героини. Когда я была беременна первой дочерью, все: Номер Один, Файза, Хинд – старались убедить меня в том, что не надо давать ей такое эзотерическое имя. В итоге я согласилась на Зейн. Через год я снова забеременела. И назвала вторую дочь Лейлой.
Но продавать эту книгу в Diwan было непросто. Мы только открыли новый филиал, большой магазин внутри Каирского университета, как ее спросила одна посетительница-студентка. И я услышала, как Махмуд, новый работник, ответил, что ее у нас больше не осталось. Я знала, что это неправда. Я досконально знала каждую полку. Я наблюдала эту сцену из-за одного из разбросанных по магазину кофейных столиков. Каждый раз, когда мы открывали новый филиал, мы с Хинд и Нихал первое время сидели там ежедневно, приглядывая за персоналом и, что не менее важно, отмечая привычки и запросы новых клиентов. А филиал в Каирском университете был не просто очередным магазином. Он расположился в месте, которое представляло собой утопический символ доступного образования. Университет, основанный в 1908 году, был результатом усилий египетских интеллектуалов, которые лоббировали постройку первого в своем роде светского, современного, независимого учебного заведения и собирали средства для этого. Благодаря пожертвованию, сделанному принцессой Фатмой Исмаил, дочерью правителя Египта хедива Исмаила, университет открыл свои двери сначала мужчинам, а потом и женщинам.
Этот новый магазин олицетворял мои самые высокие амбиции, мою мечту. Мы создавали флагманский магазин с надеждой восполнить дефицит культуры, но ориентирован он был на образованную элиту. Два филиала, открывшиеся затем в Гелиополисе и Маади, располагались в богатых районах, где проживал и ходил по магазинам высший и средний класс. Мы обслуживали взрослых людей с таким же доходом, как у нас самих. И оставляли без внимания огромный пласт египетского населения: молодежь из разных социальных классов. Чтобы привлечь к себе молодое поколение, Diwan нужно было стать материально и географически доступной и компетентной в интересующих их вопросах. Нам предстояло навести мосты с категорией клиентов, с которой мы раньше не работали.
Эти новые отношения были полны противоречий. В честь открытия магазина Мину придумала пакет с изображением знаменитого купола университета в окружении выполненных каллиграфическим шрифтом вдохновляющих фраз на арабском и английском языках. Ирония заключалась в том, что стоимость изготовления одного такого пакета превышала размер среднестатистической прибыли от продажи в университетском филиале, где студенты в основном покупали товары из ассортимента кафе и недорогие канцелярские изделия. Если же они брали книги, то всегда только самые дешевые, в мягких обложках. С каждой такой покупкой, с каждым пакетом мы теряли деньги. Хинд и Нихал предложили выдавать пакет не с каждой покупкой, а только от определенной суммы. Я отказалась. За моим отказом стоял страх, что Diwan придется измениться, стать разбавленной версией себя, чтобы выжить в этих новых условиях. Если логически продолжать эту изначально неприятную идею – высший класс в богатых районах получает все по первому разряду, а низшему классу достается уже какая-то липа, – вывод окажется еще более мрачным: Diwan и культура чтения, за которую мы выступаем, – это классовое явление, процветающее только среди тех, кто может все это себе позволить. Я припомнила тот давнишний разговор с журналистом, который предрекал нам провал еще до того, как мы открыли первый магазин. «Люди в Египте больше не читают». Если нашим прибыльным магазинам придется компенсировать потери менее успешных собратьев, Diwan будет уже не бизнесом, а благотворительностью. Мину предупреждала меня, что мы расширяемся слишком быстро. Я велела ей заткнуться. Что сделано, то сделано.
Студентка, просившая «Тысячу и одну ночь», собралась уходить. На пути к двери я догнала ее, представилась, записала ее координаты и пообещала, что Diwan с ней свяжется. Затем девушка вышла и присоединилась к компании друзей, которые ждали ее в просторном дворе, где мы повесили два больших нарисованных Мину баннера. Я гордилась этим пространством, которое оформила Нихал: хаотично расставленные ярко-желтые столы с теснящимися рядом черными стульями выглядели привлекательными для посетителей. В отличие от стульев в нашем флагманском кафе, которые, по настоянию Хинд, должны были препятствовать долгим посиделкам, эти были вполне удобными.
После этого я отправилась обратно, выяснять отношения с Махмудом.
– «Альф лейла ва-лейла» у нас есть. Вот же она.
– Прошу прощения, я ее не заметил. Проглядел как-то.
– Да у вас глаз как у орла.
– Я хороший мусульманин.
– А я хороший книготорговец.
– Не надо ее продавать.
– Не надо врать.
– Вы же знаете, ее хотят запретить. И я с ними согласен. В ней есть вещи, которые не годятся для нашей веры. Безбожные вещи.
Я хорошо знала, о каком деле он говорит: группа консервативных юристов, которые называют себя «Юристами без границ», обратилась в суд с требованием запретить популярное издание «Тысячи и одной ночи», опубликованное в свое время одним государственным учреждением под редакцией легендарного писателя Гамаля аль-Гытани. Они хотели заменить его более приглаженной версией. Как и Махмуда, их возмущали присутствующая в этом издании лексика, связанная с сексом, и прославление вина, в которых они видели угрозу для египетской молодежи, склонение к греху. Махмуд был на их стороне. Я – нет. И до официального постановления суда я была твердо намерена держать это издание на своих полках.
– Эти истории были записаны во времена расцвета исламского мира. Это было время расцвета образования и культуры, время великих завоеваний. Ими гордиться нужно.
– Неужели вы не видите там порнографию? – резко возразил Махмуд.
– Неужели вы видите там одну только порнографию? И разве нет разницы между порнографией и искусством? – ответила я. – Ваши убеждения – ваше личное дело. Ваши действия стоили моему бизнесу продажи одной книги. Поэтому вот как мы поступим. Выждите один день. Потом позвоните клиентке. Скажите, что нашли книгу. Помните, что я проверю по системе, состоялась эта покупка или нет. Если нет, сами знаете, что будет.
