В отделе искусства и дизайна Diwan отсутствовал один жанр: книги о собственноручном оформлении дома, которые пользуются огромной популярностью у американских издателей. Этой индустрии в Египте просто не существует. Мы всегда нанимаем рабочих, плотников, электриков и сантехников, которые унаследовали эту профессию от многих поколений своей семьи или приобрели ее в государственных колледжах. Некоторые работавшие у меня строители начинали карьеру в одной сфере, а потом, набравшись опыта, осваивали другие профессии и превращались в успешных подрядчиков, независимых от распоряжений сверху и организаций, контролирующих их работу.
Их коллеги из художественной сферы – это ремесленники, получающие образование примерно тем же путем. В прошлом ткачи, мастера по меди, шатрам и перламутру, гончары и художники составляли важный слой общества. Как и строители, эти мастера передавали свои навыки подмастерьям, создавая тем самым замкнутую систему, которая гарантировала качество и контроль над информацией. Есть профессии, на которые рыночный спрос высок; тем временем ремесленники встречаются все реже: они неспособны получать достаточную прибыль, их продукция не может конкурировать с дешевым импортным товаром, и такие мастера и их искусство стремительно исчезают. Время от времени появлялись какие-то группы или инициативы, цель которых была – попытаться спасти эти профессии путем открытия новых магазинов и мастерских в посещаемых туристами местах, – но изменить общую тенденцию ни одна из них не смогла.
Отдел «Искусство и дизайн» я любила еще и за то, что здесь мне было проще всего утереть нос Хинд. За одну мою дорогую, красиво изданную книгу по искусству мы получали столько же, сколько за два десятка ее арабских книг. Мы с Хинд, как я уже говорила, вели на своих полках своеобразную конкурентную борьбу. Вся окружающая нас культура буквально вращалась вокруг этого неравенства арабского и английского, которое подчас выглядело просто пугающе. Местные консультанты продавали иностранные книги, цена которых была порой больше их скромных зарплат. Вскоре я начала замечать эту асимметрию буквально во всем. Даже египетские деньги воплощали этот конфликт между Востоком и Западом. С одной стороны – номинал, указанный по-английски, и изображения Хафры, создателя второй по величине пирамиды в Гизе; Рамзеса II на его боевой колеснице; храма бога Хора в Идфу и погребальной маски Тутанхамона. На другой, египетской, стороне – арабские буквы и цифры соседствуют с изображением мечетей: ар-Рифаи, где похоронен шах Ирана; Мухаммада Али; Ибн Тулуна и султана Хасана. Эта «местная» сторона представляет нашу культуру в урезанном виде: неисламский и неарабский Египет остается за кадром.
Хотя мой персонал и я сама проживали в одном и том же городе, наши Каиры были совсем непохожи друг на друга. Переход от сельского к городскому образу жизни во второй половине XX века был слишком стремительным, и Каир не успел научиться заботиться о своих жителях. Города представлялись как место, где имеются благоприятные возможности и государственная поддержка, и люди хлынули в них огромным нескончаемым потоком – однако там их ждала зияющая пропасть между классами и сообществами, которая с годами становилась все шире. Нас повсюду окружали завлекательные картинки. На щитах по сторонам от египетских шоссе рекламировались и бетонные коробки, напоминающие обувные, и шикарные, помпезные дворцы. Эти две параллельные реальности соседствовали друг с другом. В ашваийят – хаотичных поселениях, которые вырастали на выделенных под новые районы сельскохозяйственных землях, – разместились миллионы переселенцев из египетских деревень (где шансов получить государственные услуги было меньше, а проблем с трудоустройством – больше). Состоятельные горожане стали сбегать от ширящихся трущоб в огороженные заборами районы с бассейнами, садами и полями для гольфа. Как раз на этих состоятельных граждан и были ориентированы книги по дизайну, на страницах которых их ждали восхитительные, полностью изолированные от всех и вся миры. Вместе с тем за счет этих книг такой стиль жизни стал казаться более органичным, менее чужеродным. Элитарные классы расслоились на подкатегории, и каждая из этих подкатегорий делала выбор в пользу разных – хотя и схожих в чем-то – эстетических и коммерческих решений. Слова торгового представителя о популярности «Книги о каминах» полностью согласовывались с реальностью: я действительно продавала людям очень странные фантазии. Подобные книги из отдела «Искусство и дизайн» определяли одновременно и вкусы, и устремления своих читателей. Я как будто слышала, как книги что-то нашептывают своим преданным поклонникам.
Я невольно задумывалась о том, как эти дорогие книги и их состоятельные покупатели влияют на мой менее благополучный персонал. Деморализуют ли они его? Заставляют ли почувствовать себя не в своей тарелке? Сами эти книги будто существовали в реальности, которую мои работники даже не могли себе вообразить, не говоря уже о том, чтобы побывать в ней. Их шансы на то, чтобы изменить свой социальный статус, были просто мизерными. У нас в Diwan всегда существовал риск воровства – что со стороны посетителей, что со стороны персонала. Зная о вопиющем несоответствии между уровнем жизни разных категорий населения; валютами, которые они использовали, и товарами, которые они могли приобрести, я искренне удивлена, что нас не обворовывали еще чаще. Простить посетителей мне было гораздо труднее, чем простить своих сотрудников. Если незнакомцы попадались на краже, они не выказывали ни малейшего раскаяния, а все как один заявляли, что книги – это общественное достояние, а значит, должны раздаваться бесплатно, – в общем, вели себя вполне в духе тех давнишних посетителей, которых возмущало, что Diwan не библиотека. Мы установили камеры и металлодетекторы и наняли охрану. Тогда посетители изобрели новый способ кражи товаров – особенно из отдела «Мультимедиа», которые до прихода цифровой эпохи еще имели определенную ценность. Они уносили CD и DVD в туалет, прорезали по краю полиэтиленовую обертку, вытаскивали диск и как ни в чем не бывало возвращали пустую коробку на полку.
Иногда я сталкивалась с менее буквальными формами воровства. Однажды вечером я разговаривала по телефону с управляющим склада, Юсуфом. Помню, я стенала: «Юсуф, как дела с поставкой? Уже среда, а книги надо выставить на полки к выходным».
– Устаза, мы стараемся изо всех сил, но эта поставка весит шесть тонн, и надо ввести данные обо всем товаре в систему и снабдить его штрихкодами.
– Просто скажите, какой процент вы уже сделали. Примерно?
При помощи новой программы для надзора я вывела себе на монитор экран компьютера Юсуфа, хотя мы с ним находились в разных зданиях.
– Закончим к середине следующей недели, – рассеянно ответил он.
Я ненавижу, когда меня принимают за дурочку. Мне ужасно захотелось его умыть.
– Позвольте кое-что вам предложить. Возможно, это повысит вашу продуктивность. Хватит играть в онлайн-пасьянс. Вы, похоже, все равно проигрываете.
Тишина. Я решила добить его хуком слева: «Я урезаю вам зарплату за растрату времени и средств компании, а также за то, какой поганый пример вы подаете другим. Даю вам срок до завтрашнего вечера. Книги должны быть готовы. Можете хоть всю ночь их разбирать». Произнеся эти слова, я положила трубку. Я сказала себе, что, раз персонал решил променять работу на карточные игры, я имею полное право влезть в их личное пространство, чтобы получить от них тот труд, за который я им заплатила.
