Через несколько часов после этого инцидента я проходила мимо кухни главного офиса и обнаружила там находящуюся в плохом настроении команду специалистов по вводу данных, которые с нехарактерным для них унылым видом молча прихлебывали чай. Омара, нашего IT-менеджера и постоянного участника этой группы, на кухне не было. Я направилась прямиком в его кабинет, без стука зашла внутрь и закрыла за собой дверь. Он поднялся с места.
– Утром у нас стряслась беда в райском саду, – сказала я.
– Устаза, когда я устанавливал вам шпионское ПО, вы обещали, что не скажете персоналу.
– Омар, порой мне приходится дергать за рычаги. Вам ничего за это не будет. Вы нужны им больше, чем они вам.
Он учтиво промолчал. Изысканные манеры Омара восхищали меня не меньше, чем его умение обращаться с программами. Он был ладным и опрятным молодым человеком, всегда ходил в свежайших черных брюках и отглаженной белой рубашке и аккуратно укладывал с помощью геля черные как смоль вьющиеся волосы.
Позже Омар помог мне перейти со шпионского ПО на веб-камеры с датчиком движения, которые мы установили на складе и изображение с которых автоматически транслировалось на мой компьютер, а также компьютеры Хинд и Нихал. Правда, они никогда не смотрели эти трансляции. Персонал подозревал, что слежу за ними я, и был абсолютно прав. Можно сказать, что я пользовалась идеями эпохи Насера, чтобы бороться с ее наследием. Помню, мне рассказывали, как служба государственной безопасности при Насере вешала на балконы квартир микрофоны, чтобы во время вечеринок подслушивать высказывания гостей о политике. Я же стала вездесущей ради того, чтобы бороться с исковерканным социалистическим наследием Насера: бесплатное образование и трудоустройство, которые гарантировались при нем на государственном уровне, породили мириады вялых и апатичных работников. Многие египтяне мечтали о должности в государственном учреждении, поскольку она сулила менее продолжительный рабочий день, скромный оклад (который можно увеличить, если подойти к делу более творчески) и стабильное положение вне зависимости от производительности труда (по законам Насера уволить государственного служащего было практически невозможно). У частных компаний вроде Diwan была отпугивающая репутация: платили мы больше, но требовали работать по восемь часов в день, оценивали результаты труда и увольняли тех, кто не соответствовал нашим стандартам. Египтянам приходилось делать трудный выбор между путем наименьшего сопротивления и нехоженой тропой, которая могла принести им больше выгоды.
С древнейших времен Нил обеспечивал нас водой и едой и служил главной транспортной магистралью. После его разлива на берегах оставался плодородный слой почвы, на котором можно было без особого труда выращивать урожай. Как писал древнегреческий философ Геродот, «Египет – дар Нила». Но если посмотреть с другой стороны, Нил с его щедрыми дарами мог быть и проклятием современного Египта, поскольку подпитывал культуру ничегонеделания.
Когда посетитель тратит в Diwan тысячу египетских фунтов, мы благодарим его за лояльность подарочным купоном на сто фунтов. Но из-за определенных лазеек в этой системе Diwan столкнулась с бандой воров, будто сошедшей со страниц «Али-Бабы», одной из моих любимых сказок «Тысячи и одной ночи». В ней Морджана, сметливая рабыня Али-Бабы, мешает заговору разбойников, которые хотят убить ее господина за то, что он проник в их пещеру сокровищ. У меня было несколько своих Морджан.
Омар был самым верным моим соратником, и его новые приспособления снабжали меня на редкость четкими документальными подтверждениями. Так же, как воды Нила растекаются по его многочисленным ответвлениям, деньги Diwan проходят через разные филиалы. Магед и Омар регулярно составляли отчеты, чтобы мы могли следить за этими передвижениями. И вот как-то они отметили, что в филиале в Маади обналичивается подозрительно много подарочных сертификатов, причем, как ни странно, во время утренней смены, когда в магазине обычно малолюдно. Тогда я перевела Хани, тихого и робкого кассира, который работал в Маади в эту смену, в Гелиополис, чтобы понаблюдать за ним повнимательнее. На следующий день я пришла туда под предлогом обсуждения стендов и проверки общего вида магазина. Пока никто не смотрел, я быстро положила новую шпионскую ручку со скрытой камерой – игрушку, полученную от Омара, – на полку возле кассы, под таким углом, чтобы видны были все действия кассира. Вечером я попросила Самира, чтобы он завербовал своего состоятельного кузена, бухгалтера в одной международной компании, для особого задания: он должен был выступить в роли моего агента под прикрытием. Кузен пришел в магазин и под неусыпным взглядом шпионской камеры купил увесистую книгу «Архивы "Звездных войн": 1977–1983» стоимостью чуть более тысячи египетских фунтов. И вот какая неожиданность: Хани не предложил ему подарочный сертификат. Когда кузен вышел, Хани огляделся по сторонам, распечатал сертификат, прикрепил его к чеку на «Звездные войны», обналичил и засунул стофунтовую банкноту за ворот своей синей рубашки – так, чтобы она проскользнула вниз и остановилась над поясом брюк. Из-за предыдущих краж Нихал стала зашивать карманы на наших форменных брюках, перед тем как выдать их персоналу.
Позже в тот день, подходя к офису Магеда, я увидела Хани у дверей: он терпеливо ждал, когда его пригласят внутрь. Я стала отчаянно копаться в сумке, будто стараясь что-то там найти. Во рту у меня пересохло. Мы были одной семьей. Но я знала, что последует дальше. Я уже не раз это проходила. Магед бодрым и дружелюбным тоном расскажет о подозрительных цифрах, как бы приглашая Хани поучаствовать в расследовании и изображая полное недоумение со своей стороны. Омар, сыпля терминами, укажет на странные совпадения в отчетах. Затем Магед спросит Хани, нет ли у него каких-то сведений, которые помогли бы пролить свет на всю эту непонятную историю с подарочными сертификатами. Хани придет в демонстративный ужас от одной только мысли, что его могут подозревать в мошенничестве, станет клясться честью матери и горячо отрицать свою причастность. Магед согласно покивает и запустит отснятое видео. У Хани встанут дыбом волосы.
Магед предложит ему два варианта. Первый: уволиться, написав заявление, что компания выполнила все свои обязательства перед ним и что он не будет подавать на нее никаких жалоб (мы добавили этот пункт после того, как другие наглые воры именно так и сделали), и подписав ряд чеков в пользу компании, которые должны будут покрыть примерную стоимость украденного. Или второй: мы вызовем полицию, и они заберут его в участок, где его допросят и накажут на основании его признательных показаний, которые он даст либо добровольно, либо после применения нетрадиционных методов убеждения. Он выйдет оттуда сломленным человеком, с грузом стыда за все произошедшее. Судимость лишит его шансов найти новую работу, и все, что ему останется, – идти дальше по скользкой тропинке мошенничества и воровства.
Хани попытается кротко воспротивиться этому сценарию и станет молить о пощаде. Магед скажет, что щадящий вариант ему уже предложили. Хани попросит дать ему поговорить с самой доброй хозяйкой Diwan – Нихал. Магед продолжит давить. Хани, сдавшись, подпишет заявление дрожащей рукой. Омар насладится всеми овациями в свой адрес. Самир, болтливый водитель и главный критик своего работодателя, будет бороться с желанием рассказать всем о том, какой была его роль в развернувшейся драме. Магед будет чувствовать себя триумфатором, хотя, быть может, посокрушается о том, что не пошел еще дальше. Я проглочу остатки злости на эту страну, у граждан которой так мало возможностей обеспечить себе безопасность и стабильность, не прибегая к воровству. Все эти Хани, которых я когда-либо встречала и нанимала на работу, никогда не смогут скопить денег, взять кредит (ипотечное кредитование официально началось в 2001 году, но до сих пор находится на начальных этапах своего развития) и постепенно обеспечить себе нормальную жизнь, сколько бы лет они ни трудились. Все, на что такой человек надеется, – найти себе скромную бетонную квартирку, где сможет растить детей и жить в бесконечных долгах. Если бы у меня были те же жизненные перспективы, что у Хани, как бы я поступила? Хинд и Нихал, которые никогда не сомневались в собственных моральных принципах, были непоколебимы в своей решимости наказывать воров. Они обе знали, что, даже оказавшись в таких же обстоятельствах, они бы ни за что не стали воровать. Я же начала с некоторым разочарованием осознавать, что причина моей снисходительности не какая-то присущая мне душевная доброта, а неуверенность в собственных моральных устоях. Каким нужно быть мерзавцем, чтобы судить Жана Вальжана?
