– Рад, что ты позвонила. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить, – тут же выпалил он.
– Мне тоже. Что стряслось?
– Я развожусь. Нужно сказать девочкам.
– Опять? Ты что, серьезно? Я тоже. Черт. Черт. Черт!
– Есть вещи похуже развода.
– Ты понимаешь, что у нас с тобой теперь будет шесть разводов на двоих? У тебя четыре, у меня два. Какой пример мы подаем детям?
– Стойкости. Терпения. Да это неважно. Зейн и Лейле нужно, чтобы у нас все было хорошо. Так что подкрасься, надень что-нибудь нарядное, может, даже каблуки, поезжай в аэропорт и старайся выглядеть счастливой. Будь счастливой. Поверь мне. Я знаю, о чем говорю.
Номер Один был прав. Через неделю я полетела в Дубай, встретилась с Номером Два в консульстве Египта и подписала документы на развод. И вернулась в Лондон как раз вовремя, чтобы успеть сводить девочек на постановку «Аладдина» в театре Вест-Энда. Я жалела, что не могу загнать джинна обратно в лампу. Я не хотела разводиться второй раз. Меня беспокоили не сами расставания, а их количество. Первый развод я могла оправдать: тогда у меня не было опыта. Но второй? Либо со мной что-то не так, либо я просто не создана для матримониальных отношений. После двух разводов я дала себе клятву: все, больше никаких замужеств. Номер Один поступил так же. Он вернулся в Америку, стал серийным однолюбом, продолжает преподавать историю, играет в рок-группе, маниакально следит за учебной и общественной жизнью наших дочек, а теперь еще начал писать первый роман. Прочитав эти мемуары, он сказал, что я написала собственную книгу о самосовершенствовании.
Когда я начинала писать, я не хотела рассказывать историю Diwan. Хинд тоже считала, что это ужасная идея. Но предложила, чтобы я все равно попробовала. Работа над этой книгой стала для меня своего рода обрядом экзорцизма. Пробыв двадцать лет Госпожой Diwan, я надеюсь, что смогла наконец с ней развестись: это, как я уже знаю, не значит потерпеть крах.
_______
Замалек – это остров на реке, протекающей через пустыню; Англия расположена на острове с гадкой погодой. На этом острове я не ощущаю себя ни иммигранткой, ни частью диаспоры. Когда мне было шестнадцать, я прочитала «Постороннего» Камю. Я увидела себя в этом тексте. Сейчас осознание того, что я нигде не своя, дает мне свободу. Книги на полках Diwan порой долго задерживались на одном месте, а порой перемещались; какие-то из них раскупались, а какие-то оставались лежать. Я ассоциировала себя с ними.
Лондон стал моим домом в первую очередь потому, что сюда переехала Хинд. После пятнадцати лет на кухне Diwan, с тремя шеф-поварами и бессчетным количеством поварят, она приехала сюда поступать в кулинарную школу. Когда она окончила Leiths School of Food and Wine, а после – Le Cordon Bleu, друзья стали спрашивать ее, хочет ли она стать шеф-поваром. Она скромно отвечала, что она просто стряпуха. Я вспомнила Фатму и аблу Назыру и отчитала Хинд за то, что она преуменьшает свои достоинства.
Хинд отдалилась от Diwan. Когда она приезжает в Каир, то проводит время в своем огороде. В качестве неосознанного реверанса в сторону Вольтера и под присмотром опытного Аббаса, который работает ее водителем уже двадцать лет, она начала сажать сначала травы, потом – овощи. На прошлое Рождество в Каире она презентовала мне один из плодов своего труда: арбузик размером с апельсин. Я сказала, что ей нужно учиться проигрывать лучше. Она старается. «Надо возделывать наш сад», – напоминает нам Кандид. Уверенность в том, что труд всегда окупается, которую заложил в нас отец, делает нашу жизнь терпимой – сколько бы разочарований она нам ни принесла.
Мои отношения с Diwan более гибкие, чем у Хинд. Я ценю Diwan, но не испытываю былой привязанности – точно так же, как с Номером Один. Управление Diwan, как и материнство, создало меня, а потом сломало. Но, что важнее, мы с Хинд и Нихал сохранили взаимоотношения, которые продолжаются вне Diwan и даже вопреки Diwan. Нихал читала наброски этой книги. Впервые у них с Мину появилось что-то общее. Мне нужно было ее одобрение. Она ответила в своем духе: «Я тебе доверяю. Если ты так все это видела и чувствовала, значит, так и нужно писать». Мину тоже ответила в своем духе: «Если ты чокнутая надзирательница, это не значит, что я такая же. В жизни люди указывают другим, что можно, а что нельзя говорить. Поэтому я выбираю искусство». Эта история не принадлежит мне. Мне принадлежит только моя точка зрения.
Когда я приезжаю в Каир, я хожу в Diwan. Каждый раз, когда Ахмад видит меня в каком-нибудь зале, он обязательно пытается опробовать на мне свою технику увещевания покупателей. Я борюсь с желанием поправить стенды или расставить книги в алфавитном порядке – не хочу лезть не в свое дело. Я больше не покупаю книги в своих излюбленных лавках. Хаг Мустафа и хаг Мадбули уже умерли. Их семейное дело перешло сыновьям. Даже «Мугамма», каирский чертог памяти, закрылась, ее многочисленные департаменты были передислоцированы в разные административные здания по всему городу и в новую столицу, которая строится на окраине Каира. Ходят слухи, что «Мугамму» переделают в роскошный отель. Книжные магазины открывались и закрывались. Сети создавались и расформировывались. Diwan существует до сих пор. 8 марта 2022 года Diwan на Замалеке стукнет двадцать лет.
Иногда мне кажется, что потери заразны. После смерти отца я продолжала говорить с ним. Прошло двадцать лет, а я говорю с ним до сих пор. Мир, к которому он старался нас подготовить, показал нам не только свое уродство, о котором он нас предупреждал, но и красоту, о которой он позабыл. Сразу после его смерти мы почувствовали, что в наших жизнях образовалась пустота. Мы пытались заполнить ее. И заполнили ее Diwan. Полки Diwan продолжали преподавать нам его уроки – а также уроки любви, жизни и надежд.
Каждый год мы с мамой и Хинд ходим на его могилу у подножия холмов Мукаттам и украшаем землю, под которой он покоится, россыпью тубероз и красных роз. Отправляясь туда, я всегда думала, о чем хочу ему рассказать: у меня четыре книжных магазина, у меня семь книжных магазинов, теперь десять, а теперь снова семь. У тебя две внучки. Кажется, с браками у меня ничего не вышло, но вот в разводах я преуспела. Дважды. Мама достает четки и молится о его душе. Хинд объясняет Рамзи и Мураду, где мы и что все это значит. Я прошу Зейн и Лейлу рассказать что-нибудь забавное: дедушка любил слушать бойких девочек, которые хотят подарить миру лучшее, что у них есть.
Diwan было девять, когда в 2011 году в Каире вспыхнули протесты. Ей было одиннадцать, когда в 2013 году Мухаммад Мурси, первый демократически избранный президент Египта, был отстранен от власти. Ей было пятнадцать, когда Нихал вернулась и вместе с двумя новыми бизнес-партнерами оживила ее. Мама была права. Египет – богохранимая земля.
Благодарности
Я благодарна за многое и очень многим…
Кэролайн Дауни, суперагенту из United Agents, за ее упорство и страсть к риску.
Кэт Эйткен из United Agents – за то, что была самым ярым сторонником этой книги.
