Измотанный донельзя, он рухнул в постель, молясь лишь о том, чтобы его не потревожили, и провалился в тяжелый сон.
Его разбудило негромкое треньканье звонка. Все еще полусонный, он взял трубку телефона, стоявшего рядом с кроватью.
В трубке сразу же раздался женский голос, правда откуда-то издалека:
– Немедленно приезжайте, доктор. Приезжайте на ферму Роберта Глена в Ярроу.
Финлей Хислоп застонал. Ярроу находился в добрых пяти милях отсюда, среди гор.
– Я не могу ночью ехать в Ярроу.
– Но вы должны поехать, доктор.
– С кем я говорю?
– Я жена Роберта Глена. И моей дочери очень плохо.
– Я приеду утром.
– О нет! Ради бога, доктор, вы должны поехать немедленно!
Финлей Хислоп готов был выругаться вслух, но жалобная настойчивость, звучавшая в этом голосе, возымела свое действие. Он бросил трубку, встал, натянул мокрую одежду и взял саквояж.
Дождь прекратился, но холодный ветер пронизывал насквозь. Он поспешно запряг лошадь…
Дорога показалась бесконечной, но в конце концов он добрался до одинокого дома. Большой и мрачный, окруженный чахлыми березами, он был, скорее, похож на старый барак. Хислоп направился к нему по узкой тропе между деревьями – ни проблеска света в окнах, только где-то в отдалении, нарушая тишину, ухала сова.
Он дернул за ручку звонка. Ответа не последовало. Он постоял, прислушиваясь, но в доме было тихо, только вдалеке раздавался насмешливый голос совы. Рассердившись, Хислоп нетерпеливо постучал ногой в тяжелую дверь.
Тут же послышался яростный лай собак, и после долгой паузы пожилая женщина в грязном черном платье и шали, накинутой на голову, открыла дверь. Она испуганно посмотрела на Хислопа, и лицо ее под шалью при свете фонаря, который она держала, показалось доктору тяжелым и бледным, как свиное сало. Две собаки зарычали за ее спиной.
Взбешенный такой встречей, Хислоп шагнул мимо нее в большую, вымощенную каменными плитами комнату, почти без мебели и плохо освещенную, которая представляла собой нечто среднее между кухней и гостиной. Его взгляд сразу упал на девушку, которая лежала, завернутая в одеяла, на диване у камина. Казалось, она была без сознания.
Рядом с ней в настороженной позе сидел могучий коренастый мужчина. Выпрями он свое массивное тело, и был бы ростом никак не меньше шести футов и шести дюймов, и у него были огромные бычьи плечи.
Мужчина был в рубашке без рукавов, в грубых серых бриджах и без обуви, и грива спутанных седых волос лишь еще больше подчеркивала его неряшливый вид. Ему было примерно лет пятьдесят пять. И это, без сомнения, был Роберт Глен.
Он так сосредоточился на лежащей без сознания девушке, что не услышал, как вошел Хислоп, но, когда доктор поставил свой саквояж на стол, мужчина встрепенулся. Его округлившиеся глаза на смуглом лице сверкнули таким бешенством, что доктор опешил.
– Чего вам нужно? – спросил Глен.
– Я доктор, – ответил Хислоп. – Если вы отойдете в сторону, я взгляну на пациентку. Она выглядит довольно плохо.
– Доктор! – Лоб Роберта Глена побагровел. – Мне не нужны здесь никакие доктора. Убирайтесь! Вы меня слышите? Убирайтесь!
Поведение Глена не обещало ничего хорошего, но возмущение не позволило доктору просто так уйти. Он подумал о своей утомительной поездке в зимней тьме и о том, что явно не заслуживал такого обращения.
– Что вы несете! – запальчиво сказал он. – Вы сошли с ума! Эта девушка серьезно больна. Ради бога, позвольте мне попытаться помочь ей!
– Я не доверяю врачам, – пробурчал Глен.
Хислоп бросил взгляд на женщину, которая в смертельном ужасе стояла в дверях, сложив руки на груди. Видимо, она сделала все, что могла, вызвав его против воли своего господина и хозяина. Ни на какую дальнейшую помощь от нее рассчитывать не приходилось. Оставался лишь один шанс добиться своего.
Хислоп подошел к столу и взял свой саквояж:
– Очень хорошо. Если ваша дочь умрет, вы знаете, кто в этом виноват.
На мгновение Роберт Глен замер – в его взгляде отразилась борьба между ненавистью к докторам и страхом потерять родное существо.
Хислоп уже коснулся двери, когда Глен крикнул:
– Не уходите! Если ей, по-вашему, так плохо, вам лучше осмотреть ее.
Доктор вернулся к дивану, опустился на колени и осмотрел больную. Ей было около восемнадцати лет, и в ней, стройной, еще незрелой, была какая-то странная, беспризорная красота.
Она застонала, когда Хислоп осторожно пододвинул ее. Ее кожа была горячей на ощупь. Он не понимал причину инфекции, пока не увидел опухоль за ее левым ухом – острый гнойный мастоидит. У Хислопа упало сердце.
Утвердившись в своем диагнозе, он повернулся к Глену:
– Это крайне серьезно. Вам следовало послать за мной несколько дней назад.
– Это всего лишь воспаление, – пробормотал Глен. – Мы делали припарки из гусиного жира и отрубей. Завтра я принесу пиявок из озера. Тогда ей станет лучше.
– Тогда она будет мертва.
Роберт Глен застыл перед Хислопом как парализованный.
– Послушайте, Глен, – с жаром заговорил доктор, – у нее в левом сосцевидном отростке височной кости абсцесс. Если его не вскрыть, он прорвется через кости черепа в мозг. Если что-то немедленно не предпринять, вашей дочери останется жить около шести часов.
Глен потянулся рукой к стене, словно ища опоры:
– Это правда?
– Зачем я буду лгать?
Глен стиснул зубы:
– Тогда сделайте это. Ей, может, станет лучше.
Хислопа охватила дрожь от того, что ему предстояло сделать. Он убедил Глена, что дочь надо оперировать. А если не получится?
Он открыл саквояж, разложил инструменты и перевязочные материалы, приготовил два таза с карболовым раствором. Затем вдвоем они перенесли девушку на голый деревянный стол. Хислоп накрыл ее лицо маской, пропитанной эфиром.
Четыре минуты спустя он собрал все свое мужество и взял с подноса скальпель. От света горящей масляной лампы, которую держал Глен, было мало проку, условия для операции были хуже некуда – даже при самых благоприятных обстоятельствах она считалась и ювелирной, и опасной.
Хотя в больнице доктор Хислоп проделал немало рутинных операций, хирургия его не особенно привлекала. И теперь он понимал, что стоит сделать только один крошечный промах и он проникнет – проникнет со смертельным исходом – прямо в мозг.
В этот критический момент у него из головы выскочило все, что он читал в учебниках о данной операции, включая то, как мастерски делал ее великий Маккивен. Финлей действовал инстинктивно, на ощупь, чувствуя на себе дикий взгляд Роберта Глена…
