– О, я никому не скажу, доктор Финлей. Хотя, может быть, вы позволите мне сказать об этом маме, когда она приедет на следующей неделе? Но, наверное, будет лучше, если я больше не буду пить эту мерзкую микстуру Макки.
– Тебе больше не нужно ее пить, мальчик, и никогда не было нужно. Так что по-тихому, незаметно вылей это в раковину или, что еще надежнее, – в туалет.
– Обязательно, доктор. Я сделаю все, что вы скажете, потому что я доверяю вам и люблю вас.
– Тогда садись со мной в машину, и мы заедем за твоим велосипедом, который я оставил возле приемной. А потом ты сможешь уехать к дедушке. И помни: никаких разговоров, ни единого слова об этом деле.
Вернувшись домой, Финлей почувствовал, что ему не терпится выпить чая. Он пошел на кухню, чтобы приготовить себе чай, когда неожиданно появилась Джанет, сняла пальто и укоризненно сказала:
– Вы что, не могли подождать еще пять минут, когда я вернусь из города?
– Я хотел пить, Джанет. Я ездил на рыбалку с молодым Бобом Макфарлейном.
– Да, он только что проехал мимо меня на велосипеде. Доктор Камерон будет им доволен.
– Это правда, Джанет. Он чудесно поправился с тех пор, как стал принимать лекарство доктора Камерона.
– Я рада, что вы это признаете, – одобрительно сказала Джанет. – Хотите кусочек шортбреда к чаю? Я тут кое-что приготовила до того, как выходила.
– Спасибо, Джанет. Я люблю твой шортбред, он лучший в Таннохбрэ.
– Вы хотите сказать, лучший в Шотландии, дорогой? – И Джанет одарила его одной из своих редких улыбок. – А вы, гляжу, все такой же вежливый и услужливый, как в те давние дни, когда впервые приехали сюда. Когда доктор был главой семьи, а вы и я – его преданными детьми.
– Мы по-прежнему преданы друг другу, Джанет. Ты же знаешь, я все на свете сделаю ради старого доктора.
– Я в этом не сомневаюсь, дорогой. Просто иногда вам кажется, что вы знаете больше, чем он.
– Боже упаси, Джанет!
– Ну вот ваш шортбред. Этот кусок побольше того, что я собиралась вам дать.
Склонив в почтении голову, Финлей удалился с угощением. С Джанет иногда бывало трудно, но всегда можно было наладить отношения, оценив ее достоинства. Он едва успел откусить кусочек шортбреда и отхлебнуть чая, как в прихожей послышались решительные шаги, затем открылась дверь и появился доктор Камерон в уличной одежде – в слегка распахнутом пальто, в одном из многочисленных шарфов, связанных Джанет, и в шляпе набекрень.
– Ну и дела! – воскликнул он полушутя. – Чай без меня! Разве так обращаются с главой дома?
– Поскольку вы очень часто не приходите к чаю, сэр, предпочитая пить его в вашем городском клубе, и так как уже пробило полпятого, а вас не было, Джанет весьма любезно предложила мне чашку чая.
– И шортбред! Стоит мне только отвернуться, мой юный сэр, как вы уже тут как тут.
К счастью, в комнату тут же влетела Джанет с подносом, на котором стояли чай и большая порция шортбреда. Затем, приняв у хозяина пальто, шарф, перчатки и шляпу, она поспешила повесить их в прихожей.
– Ну, коллега! Я знаю, что ты был на ручье вместе с моим пациентом. Что ты о нем думаешь?
– Чудесное улучшение состояния сэр, и это комплимент вам!
– Да, спасибо, дорогой. На самом деле Боб Макки окликнул меня, чтобы пожать мне руку, когда я проходил мимо его лавки. «Никогда, – говорит он мне, – я не видел такого чудесного выздоровления. Милый мальчик чуть не ползал, бледный, как привидение. Вы прописали ему лекарство, и после одного флакона – теперь он уже пустой – он выздоровел и никогда еще, сколько я его помню, не выглядел лучше».
– Ну, сэр, это просто ваш триумф! – воскликнул Финлей.
Доктор Камерон смущенно усмехнулся:
– Боб добавил, что об этом будет говорить весь город. Он сказал: «Врачи приходят и уходят, но есть один доктор, который всегда будет с нами, которого любят и уважают за его блестящий ум и доброту». Он попросил мальчика спуститься. Признаюсь, Финлей, я был поражен улучшением состояния моего пациента: пульс, цвет лица, подвижность. Я убедился, что нашел для него единственно правильное лекарство. Оно помогло ему, если можно так сказать, и мне.
– Что ж, сэр, я рад за вас. И за юного Боба. Он очень хороший, симпатичный мальчик. И он был серьезно болен, но, слава богу, теперь снова здоров.
– Спасибо, Финлей. К твоей чести, ты никогда, никогда не выказывал в мой адрес ни зависти, ни ревности.
Старый доктор допил чай и, до того как набить и раскурить первую за день трубку, налил себе еще чашку.
Погода по-прежнему стояла отличная, и юный Боб Макфарлейн каждый день ловил рыбу в ручье Гиелстоун, где доктор Финлей регулярно присоединялся к мальчику, поскольку вызовов было не много. Несколько раз они уходили дальше к пустошам Дэрроха, где в озере водилась морская форель. Обычно они возвращались с несколькими крупными рыбинами, а однажды им – точнее, Финлею – попался семифунтовый молодой лосось. Когда они вышли с вересковых пустошей на дорогу в Таннохбрэ – рыбину нес молодой Боб, – то заметили молодую женщину, быстро шагавшую им навстречу. И вдруг Боб воскликнул:
– Господи, это же моя мама!
В пяти ярдах от них она остановилась, оглядела их, затем с восхищением и удивлением произнесла:
– Боб! Не могу поверить, что это ты! И Финлей! Ты выглядишь не старше моего сына. И оба такие загорелые и здоровые, шагаете по пустоши, как будто и не прошли десять миль ради этой чудесной рыбины.
Она обняла и крепко поцеловала сына, потом, не в силах сдержать порыв, повернулась к Финлею и, прижавшись губами к его пылающей щеке, прошептала:
– Почему не ты это сделал, дружок? Почему не ты? – Наступило долгое молчание, затем, придя в себя, она обратилась к сыну: – Я приехала в Таннохбрэ, думая, что ты бледный как полотно, а ты тут загорелый и свежий как огурчик, таким я тебя никогда и не видела. – Она повернулась к Финлею. – Его дедушка сказал мне, что все это благодаря какому-то чудесному лекарству, которое дал ему доктор Камерон, и оно действует как по волшебству. Весь город только об этом и говорит.
Боб, взволнованный встречей с матерью, до неприличия громко расхохотался:
– Мама, дорогая мама, я должен тебе кое-что сказать.
– Эй, Боб, помни о своем обещании.
– Можно я расскажу маме, Финлей? Дальше это не пойдет.
Взявшись за руки, они втроем направились в город, до которого было неблизко.
– Ну так вот, дорогая мама… – начал Боб, а мать внимательно слушала его, время от времени вполоборота поглядывая на застывшее лицо Финлея. – Вот видишь, мама, я легко прошел много миль, потому что во мне течет добрая кровь Финлея, а вся слава достается этому старому обманщику за бутылочку с лекарством, которое я не принимал, а просто вылил в унитаз. Если бы не переливание крови, я бы до сих пор ползал, как дохлый призрак.
