Дети, многие из которых бывали здесь прошлым летом, вскоре стали друзьями Финлея. Он часто играл с ними в их игры: в лапту, прятки, во французский крикет, в скачки всех видов – начиная от скачек в мешках и до скачек с яйцом в ложке, а также обучал их благородному искусству лазания по деревьям, подстраховывая на нижних ветвях.
Его усилия не остались незамеченными старой медсестрой, которая постепенно прониклась симпатией к этому восторженному и щедрому молодому человеку, и когда он устроил ей в одиннадцать утра легкий «второй завтрак» из кофе и горячих тостов с маслом, к которым пожилая дама издавна привыкла, она наконец прониклась к нему. А приносящей теперь «вторые завтраки» Джанет она говорила: «Какой у вас прекрасный молодой человек!»
– Вам открылось это только сейчас, сестра. Если бы вы знали, как он теперь, когда старый доктор почти не у дел, занимается почти всей врачебной практикой, вы бы еще лучше о нем думали.
– Он христианин, Джанет?
– Он не церковный христианин, если вы это имеете в виду, который закатывает глаза при виде того, что ему не нравится. Но у него все самые христианские добродетели. Если он увидит, что женщина загибается от тяжких трудов, то не пройдет мимо, а снимет с нее часть ноши.
– Я вижу, что он помог тебе, Джанет, так же как и мне.
– Это вы верно сказали, сестра. И в то же время, насколько я могу судить, сам он страдает.
И, отойдя в сторонку, Джанет многозначительно приложила руку к сердцу.
Так прошло несколько недель, все было хорошо и с детьми, и с врачебными делами. Прекрасная солнечная погода сократила число пациентов, одновременно побудив доктора Камерона к некоторой активности. Он даже стал принимать вызовы из ужасной Андерстонской больницы.
В одно чудесное июльское утро Джанет ворвалась к Финлею с местной газетой «Таннохбрэ геральд»:
– Доктор Финлей, сэр, вот новость, которая может вас заинтересовать.
Она протянула ему газету, где под помеченным крестиком заголовком «Светские события» он прочел следующее:
Таннохбрэ приветствует прибытие графа Альфонсо и его супруги-графини. Они остановились в отеле «Каледония». Графиня – это, конечно, прелестная Элис Лейн, которая покорила сердца жителей великолепной заботой о детях в летнем доме, открытом нашим доктором Финлеем. Хотя были слухи, что отношения этой пары выходили за рамки чисто профессиональных, но благородный граф и голубое итальянское небо лишили нашего любимого местного героя заслуженной награды.
Прочитав абзац, Финлей молча вернул газету Джанет с таким выражением лица, что все вопросы отпали. После долгой паузы он сказал просто и твердо:
– Здесь мы их не увидим!
Почти неделю замечание Финлея оставалось верным. Но в следующий понедельник к парадному подъезду подъехало такси, из него вышла скромно одетая женщина и позвонила.
Джанет, откликнувшаяся на вызов, впустила женщину, которая попросила, чтобы ее как пациентку принял доктор Финлей.
– Ваше имя, мадам? – спросила Джанет.
– Разве ты не узнаешь меня, милая, добрая Джанет? Неужели я так сильно изменилась?
Джанет посмотрела еще раз и воскликнула:
– Вы наша мисс Лейн! Но господи, как вы изменились!
– Да, милая Джанет, я очень изменилась. И к худшему.
Этого Джанет не могла отрицать. Она молча проводила ее в смотровую комнату.
И именно здесь, несколько минут спустя, Финлей застал ее стоящей спиной к окну – она плакала. Опережая его вопрос, она повернулась и сказала:
– Это не сентиментальный визит, доктор, а чисто деловой, поскольку я очень нуждаюсь в вашей помощи.
Финлей, твердо настроившись не реагировать на слезы и поцелуи, был глубоко тронут.
– У вас какие-то физические проблемы, мадам?
– Это такой чудовищный случай, что я не решилась бы ни рассказать о нем, ни показать, что со мной, никому другому, кроме вас, доктор. Потому что я знаю, – добавила она, переходя на «ты», – что ты не только искусен, но и добр.
Финлей сел рядом и взял ее за руку:
– Расскажи мне все. Можешь на меня положиться.
Наступила тишина. Затем она заговорила:
– Ты знаешь о моем внезапном замужестве… Да, у меня закружилась голова от титула, роскоши, от моего положения в обществе, и я дала согласие человеку, о котором абсолютно ничего не знала, лишь поверхностно, ибо была ослеплена его видом и итальянским обаянием. Теперь, – в ее голосе звучали горечь и разочарование, – теперь я знаю, чего мне стоит брак с этим человеком, разрушившим мою жизнь.
Последовало молчание. Финлей не мог вымолвить ни слова. Она тихо продолжила:
– После свадьбы со всеми церемониями, в которых итальянцы большие умельцы, прошло немного времени, прежде чем я обнаружила, что мой муж… что он ненормальный человек… А что касается секса, он жестокий, отвратительный маньяк. Моя первая брачная ночь была кошмаром, но я перенесла ее, думая, что скоро все закончится, что он изменится. Но нет, снова и снова, каждую ночь…
Она замолчала, а затем заставила себя продолжить душераздирающий рассказ.
– У моего мужа, – горько рассмеялась она, – человека, за которого я вышла замуж, бывают вспышки необузданной ярости, и, как только мы остаемся вечером наедине, он безжалостно избивает меня.
Она увидела на лице Финлея выражение потрясенного недоверия.
– Ты мне не веришь? Он не бьет по лицу или рукам, чтобы его друзья не могли увидеть синяки и понять, что он за человек…
– Стоп! Хватит терзать себя…
– Нет, позволь мне закончить. Ты даже не представляешь, какое счастье – иметь друга, на которого можно положиться после всего этого. Сначала мне было трудно поверить, что он способен на такое, но теперь я понимаю, что он действительно находил в этом какое-то извращенное удовольствие… Боже! Последняя неделя была самой ужасной…
Финлей помолчал, охваченный невыразимым чувством сострадания и отвращения.
– Бедное, бедное создание, боюсь, для твоей же безопасности крайне важно, чтобы я без промедления осмотрел тебя.
Не говоря ни слова, она сняла одежду и легла на кушетку, а он при этом с болью вспомнил то чудесное утро их первой встречи, когда она лежала на полу в гостиной, с накинутой на голову юбкой.
«Боже мой!» – подумал Финлей, испытывая и шок, и отвращение. От кремовой шеи до нежных колен тело было покрыто ссадинами и багровыми синяками. Что-то надо было немедленно предпринять.
Лишь на мгновение задумавшись, он вышел из кабинета, взял телефонную трубку и набрал номер.
Тут же женский голос ответил:
– Монастырь Бон-Секурс. Маберли. Представьтесь, пожалуйста!
– Доктор Финлей. Могу я поговорить с матерью настоятельницей?
