– Нет! – прорычал Камерон. – Джейми измотан, и лошадь едва держится на ногах. До Лэнглоана недалеко. Я пойду пешком.
Несмотря на все попытки Хислопа отговорить его, старый доктор настоял на своем.
Нил Карри был одним из давних друзей Камерона, важным человеком в городе и в настоящее время находился в тяжелом состоянии из-за сильного обострения плеврита. Отказ посетить такого пациента мог быть истолкован как неуважение. Если бы из-за этого Камерон лишился своего пациента, каким роскошным пером украсил бы свою шляпу Снодди!
Именно это больше всего и заботило Камерона. Подняв воротник пальто, он вышел навстречу ветру. Но Хислопу было не по себе. Он сидел, прислушиваясь к буре снаружи, и представлял себе бредущего по слякоти Камерона.
Через час Камерон вернулся совершенно измотанным. Тем не менее он торжествующе прохрипел:
– Я все поправил. Я объяснил Нилу, как это случилось. Между нами все в порядке, как всегда. Имей в виду, у него сильный плеврит. Ради бога, напомни мне заглянуть к нему с утра. – Он устало сел и уставился на огонь. Резко закашлявшись, он продолжил с болезненным смешком: – Они собирались послать за Снодди, когда я появился. Но я вставил тому палки в колеса, вот так-то.
Камерон без сил откинулся на спинку стула.
Его состояние всерьез обеспокоило Хислопа. Он вышел из комнаты и попросил экономку принести горячего бульона.
Джанет выполнила просьбу, но Камерон отмахнулся:
– Я, пожалуй, пойду наверх.
Он встал, но на полпути к двери прижал руку к боку и рухнул на пол.
Хислоп отвел Камерона наверх, в спальню, помог ему лечь в постель и быстро прослушал легкие Камерона, и ему не понравилось их состояние.
Не обращая внимания на протесты старика, он сделал ему припарки, напоил горячим пуншем и хинином. Камерон погрузился в беспокойный сон.
На следующее утро Хислоп нашел своего пациента в лихорадке, он часто дышал, его мучил короткий, сдавленный кашель. У Камерона была долевая пневмония, то есть крупозное воспаление легких, и сам Камерон знал об этом, поскольку задыхался.
– Похоже, я это предвидел.
Камерон предвидел это как расплату. И Хислоп, столкнувшись с этой чрезвычайной ситуацией, собрал все свои силы, чтобы преодолеть ее. Он позвонил в «Линклейтерс», оптовым аптекарям в Глазго, которым подчинялось и местное медицинское ведомство. Через них он получил временного ассистента – шотландца по фамилии Фрейзер, который прибыл в тот же день пополудни.
Фрейзеру Хислоп поручил работу в приемной и всю мелочовку, а сам занялся серьезными больными, стараясь управляться максимально быстро. Остальное время он был с Камероном.
Хислоп прекрасно понимал, что не может рассчитывать ни на чудо, ни на немедленное излечение. Долевая пневмония обычно длилась девять дней, прежде чем наступал приносящий облегчение кризис. И поэтому он со всем пылом посвятил себя задаче провести Камерона через эти девять роковых дней.
Камерон, несмотря на боль и дискомфорт, поначалу был весел. В изножье кровати стояла медсестра, готовая предугадать любое его желание. Было сделано и будет сделано все, что возможно, сурово размышлял Хислоп. Он должен вытащить Камерона. Должен!
Таким образом, в течение первых трех дней все шло гладко, и состояние больного не вызывало опасений. Но на четвертый день, с пугающей неожиданностью, Камерону стало хуже.
Хислоп удвоил внимание. Всю эту ночь и следующую он провел рядом с Камероном, прилагая почти нечеловеческие усилия, чтобы остановить зловещую надвигающуюся волну. Но безрезультатно.
На шестой день Камерону стало гораздо хуже прежнего. На седьмой день Хислоп вызвал из Глазго Хардмана.
Хардман – самое известное медицинское светило на западе Шотландии – прибыл во второй половине дня. Он благожелательно отнесся к Хислопу, но не произнес ничего обнадеживающего относительно больного. Хардман согласился с диагнозом и лечением Хислопа, однако Камерон, по его словам, уже немолод, он серьезно ослаб и, похоже, почти перестал сопротивляться болезни.
По правде говоря, Хардман не питал особых надежд на выздоровление Камерона, и ему оставалось только поддержать Хислопа, дабы тот продолжал принимать все надлежащие меры: делал инъекции стрихнина, по необходимости использовал кислород, но прежде всего попробовал бы стимулировать силы пациента для борьбы с болезнью.
Восьмой день прошел без тени улучшения, хотя Хислоп удвоил свои усилия. С помощью стрихнина, бренди и даже кислорода он отчаянно пытался остановить растущую слабость больного, хотя казалось, что все это бесполезно. Присущая прежнему Камерону боевитость, похоже, сошла на нет. Он лежал в прострации.
К этому времени всему Ливенфорду стало известно, насколько плох Камерон. Весь день в дом поступали звонки и послания с выражением сочувствия и пожеланием выздоровления.
Затем наступил девятый день, чреватый смертельным исходом.
Весь день Хислоп просидел у постели Камерона, наблюдая, как буквально на глазах последние силы покидают старого доктора. Настал вечер – тихий, холодный вечер, и с наступлением темноты почудилось, что над постелью больного нависла мантия смерти. Камерон пришел в себя и был почти спокоен.
– Боюсь, на этот раз со мной все кончено, дружок, – прошептал он; не в силах ответить, Хислоп яростно замотал головой, но Камерон продолжал: – Я рад оставить практику тебе. Она в довольно приличном состоянии. Ты хорошо справишься – да, может быть, даже лучше, чем я. Если уж на то пошло, я хотел бы, чтобы ты знал, парень, что я любил тебя как сына.
Слезы катились из глаз Хислопа, все его тело сотрясали рыдания.
В комнате надолго воцарилась тишина. Затем, словно прежнее чувство юмора еще не совсем покинуло его, Камерон прищурился и посмотрел на Хислопа:
– Забавно думать, что я это от Карри подхватил. – Он сделал паузу, чтобы продышаться. – Но имей в виду, дружок, это того стоило. Ухожу счастливым, с сознанием того, что я наложил под дверь Снодди.
При этих столь характерных для Камерона словах что-то щелкнуло в мозгу Хислопа. Это было ниспосланное небом вдохновение. Справившись со своими эмоциями, он посмотрел на Кэмерона.
– В том-то и беда, – заявил он, – что вам не удалось покончить со Снодди.
– Что? – прошептал Камерон. – Что, черт возьми, ты имеешь в виду?!
Хислоп покачал головой.
– Увы, – повторил он, – в том-то и беда, что нет. Только вы слегли, как семья Карри вызвала Снодди. В общем, он украл их у нас навсегда. Да еще хвастается этим по всему городу.
В глазах Камерона загорелся странный огонек.
– Ты хочешь сказать, – пробормотал он, – Снодди хвастается, что уделал меня?
– Именно, – с тайной надеждой, которая росла в его груди, ответил Хислоп.
Камерон подобрался. Свет в померкших было глазах стал ярче, в пациенте проснулся старый боевой дух.
