Снова воцарилось молчание. Наконец Дэн встал, опираясь на костыль, и подбросил еще угля в огонь.
– Сегодня гранд… грандиозная ночь, – сказал он, втягивая ноздрями свежий воздух. – Я предпочитаю быть здесь, а не в баре «У слесаря».
Они постояли немного, объятые недвижной красотой ночи. Затем Хислоп посмотрел в сторону города.
– Я пошел, Дэн, – сказал он. – Увидимся завтра, когда я буду проходить мимо.
Оставив Дэна Тейнша наедине со звездами, он зашагал по дороге.
Человек без воображения
Вилли Крейг, как всегда абсолютно спокойный, позвонил в дверь Арден-Хауса.
– Добрый вечер, Джанет, – произнес он обычным своим ровным голосом. – Доктор, случайно, не дома?
– Кого из них вы хотели бы увидеть, мистер Крейг?
– Это не имеет ни малейшего значения, Джанет.
– Сегодня вечерний прием у доктора Хислопа. Но я дам знать доктору Камерону, что вы здесь, если вдруг вам захочется к нему.
Вилли покачал головой – слегка, потому что все движения Вилли были сдержанными, – и сказал:
– Для меня все едино, Джанет, мадам.
Она одобрительно посмотрела на него. Джанет восхищалась человеком, который никогда не волновался, а потому проводила его в столовую – особый знак благосклонности.
Вилли сел и не без любопытства взглянул на скрипку, висевшую над камином. Вилли был невысокий, худощавый мужчина лет тридцати семи, чисто выбритый и довольно бледный, в аккуратном сером костюме с целлулоидным воротничком и черным галстуком на резинке.
По профессии пекарь, Вилли имел собственное заведение на Хай-стрит, где его жена стояла за прилавком, в то время как он весело работал внизу, в самой пекарне. Хотя Вилли был хорошо известен в Ливенфорде благодаря своей отличной выпечке, деловитости и честности, своей репутацией он был обязан кое-чему посолиднее. Вилли Крейг славился своим хладнокровием.
«Да-да, этот Вилли Крейг – сама невозмутимость» – такой одобрительный вердикт вынес город.
Когда, например, он играл в финале чемпионата «Уинтон боулинг» на Ливенфорд-Грин и выиграл с перевесом в один бросок, люди приветствовали его не столько потому, что он выиграл, сколько из-за того, как он выиграл. У него, спокойного, невозмутимого, ни разу ни один мускул на лице не дрогнул, в то время как Гордон, его противник, был чуть ли не в апоплексическом состоянии от возбуждения.
После этого в баре «У философа» Гордон, выпив виски, пришел в негодование по данному поводу:
– Он не человек. Он не чувствует того, что чувствуют другие люди. Он похож на рыбу, лежащую на куске льда. Никакого воображения!
Вот в чем проблема Вилли Крейга. У него нет воображения!
Таким образом, Вилли стал известен как человек без воображения. И действительно, он выглядел достаточно флегматичным, сидя в Арден-Хаусе и ожидая встречи с Финлеем Хислопом.
– Проходите сюда, мистер Крейг, – пригласила его Джанет, заглянув в столовую.
Он встал и последовал за ней в приемную.
– Садитесь, Вилли, – произнес Хислоп. – Что у вас случилось?
– Мой язык, доктор. Там с краю какой-то бугорок, который меня немного беспокоит.
– Вы хотите сказать, что он болезненный?
– Ну да, более или менее.
– Дайте-ка я посмотрю.
Хислоп долго осматривал язык Вилли. Затем он спросил:
– Давно это у вас?
– Недель шесть или около того. Это постепенно растет. А в последнее время стало что-то похуже.
– Вы курите?
– Да, я, вообще-то, заядлый курильщик.
– Трубку?
– Да, трубку.
Последовала пауза. Затем Хислоп встал и подошел к шкафу с инструментами, взял мощное увеличительное стекло и еще раз тщательно осмотрел язык Вилли. С краю на нем было грозное красное пятно, твердое на ощупь и, на взгляд молодого доктора, полное зловещего смысла.
Хислоп положил лупу и сел в кресло. У него было два варианта, как повести себя. Первый – сказать что-нибудь благовидное, притворно оптимистическое, второй – сказать правду. Он пристально посмотрел на Вилли, чья репутация человека с огромным самообладанием была ему хорошо известна.
Вилли спокойно взглянул на него. Невозмутимый человек, подумал Хислоп, не страдает от излишнего воображения. Да, надо сказать ему правду.
– Вилли, – начал он, – эта маленькая штучка у вас на языке может означать кое-что серьезное.
Вилли оставался невозмутимым.
– Поэтому я и здесь, доктор. Я хочу выяснить, что это такое.
– И я тоже хочу это выяснить, – ответил Хислоп. – Мне придется взять кусочек ткани с этого места и отправить его в отделение патологии университета для исследования. Это не причинит вам вреда и не займет много времени. Через пару дней я получу результат. Тогда буду знать, та ли это штука, которой я опасаюсь.
– А чего вы опасаетесь, доктор?
В кабинете воцарилась тишина. Хислоп почувствовал, что должен уйти от прямого ответа, но, взглянув в холодные серые глаза Вилли Крейга, передумал. Тихим голосом он произнес:
– Опасаюсь, что у вас рак языка.
Молчание, едва потревоженное этими несколькими словами, чуть повибрировав, снова повисло невыносимой паузой.
– Понятно, – наконец произнес Вилли. – Это не очень хорошо. И что дальше, если это рак?
– Операция, – тихо ответил Хислоп.
– Вы хотите сказать, что меня лишат языка?
– Частично. Но будем решать проблемы по мере их поступления.
Вилли долго изучал носки своих ботинок, затем поднял голову:
– Вы правы, доктор. Тогда лучше сделать то, что следует.
Хислоп простерилизовал инструмент, опрыскал язык Вилли хлорэтаном и умело отщипнул крошечный фрагмент тканей.
– Быстро получилось, – сказал Вилли, прополоскал рот, затем взял шляпу.
– Давайте прикинем, – подумал вслух Хислоп, – сегодня понедельник. Ориентируйтесь на четверг, в это же время, и я сообщу вам результат.
– Надеюсь, все будет хорошо, – заметил Вилли.
– И я надеюсь, – ответил Хислоп.
– Тогда спокойной ночи, доктор.
– Спокойной ночи. – Хислоп проследил, как Вилли идет по подъездной дорожке, выходит на улицу, и пробормотал: – Невозмутимый человек, это точно!
Невозмутимый человек, лишенный воображения, шел по улице, высоко подняв подбородок и сжав губы. Внешне спокоен, совершенно спокоен! Но в его мозгу вопили и орали тысячи голосов. Одно слово повторялось бесконечно: «рак», «рак», «рак».
Он чувствовал, как бешено колотится сердце. Когда он свернул на Черч-стрит, у него началось головокружение.
