Книга Сердце бури, страница 29. Автор книги Хилари Мантел

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Сердце бури»

Cтраница 29

Люсиль знала, что множеству женщин красота стоит усилий, красота неотделима от усидчивости и изобретательности. Красота требует искусства и преданности, своеобразной честности и несуетности, так что, не будучи добродетелью, вполне может почитаться достоинством.

Однако она никогда не стремилась к обладанию этим достоинством.

Порой ее раздражало это новое качество, как иных людей раздражает собственная леность или привычка грызть ногти. Она предпочла бы поработать над собой, но ей этого не требовалось. Люсиль чувствовала, что отдаляется от остальных людей, перемещаясь в мир, где ее оценивают по тому, на что она не в силах повлиять. Приятельница ее матери заметила (как обычно, Люсиль подслушивала): «Девушки, которые так выглядят в ее возрасте, обычно увядают к двадцати пяти». Люсиль не могла представить себя двадцатипятилетней. Ей было шестнадцать; красота, неоспоримая, как родимое пятно.

Цвет ее кожи был нежен, как у женщины в башне из слоновой кости, поэтому Аннетта убедила дочь пудрить темные волосы и подкалывать ленты и цветы вверх, чтобы подчеркнуть безукоризненный овал лица. Хорошо, что ее темные глаза нельзя было вытащить и вставить на их место голубые фарфоровые. Иначе Аннетта так бы и сделала, ей бы хотелось, чтобы на нее смотрело такое же кукольное личико, как ее собственное. Люсиль не раз воображала себя фарфоровой куклой из материнского детства, стоящей на высокой полке, облаченной в шелка: куклой, слишком хрупкой, чтобы доверить ее грубым и невоспитанным современным детям.

В основном ее жизнь была скучной. Люсиль помнила времена, когда самой большой радостью в жизни был пикник, поездка в деревню, лодочная прогулка жарким летним полднем. Когда нет уроков, привычный распорядок нарушен и забываешь, какой нынче день недели. Она предвкушала пикник с возбуждением, почти с благоговением, вскакивала ни свет ни заря – убедиться, что погода не подведет. Эти несколько часов, когда жизнь состоит из одних удовольствий и ты думаешь: вот оно, счастье. Потом тебе остается лишь втайне тосковать об этих удивительных часах. А когда вечером, усталая, возвращаешься домой и жизнь входит в прежнюю колею, ты говоришь себе: «На прошлой неделе, в деревне, я была счастлива».

С годами Люсиль переросла воскресные пикники. Река никогда не менялась, а если шел дождь и приходилось сидеть под крышей, это уже не казалось ей трагедией. После детства (после того, как она сказала себе, что ее детство кончилось) воображаемые события стали для нее куда увлекательнее того, что происходило в доме Дюплесси. А когда воображение покидало ее, Люсиль вяло бродила по комнатам и в голове теснились дурные мысли. Она радовалась, когда приходило время ложиться, и неохотно вставала по утрам. Такой была ее жизнь. Люсиль откладывала в сторону дневник, ужасаясь пустоте своих дней и бессмысленности будущего.

Или схватить перо: Анна Люсиль Филиппа, Анна Люсиль. Как огорчительно, что я это пишу, как огорчительно, что столь утонченная и образованная девушка не может найти ничего лучшего – ее не прельщают ни музицирование, ни вышивка, ни бодрящие вечерние прогулки, – чем мысли о смерти, болезненные выспренные фантазии, кровавые желания, образы, о Господи, веревок, кинжалов и любовника ее матери с его неживой бледностью и чувственными синюшными губами. Анна Люсиль. Анна Люсиль Дюплесси. Измени имя, не форму, измени к худшему, и пусть будет хуже, зато веселее. Люсиль не обманывала себя, она улыбалась, запрокинув голову и демонстрируя тонкую белую шею, которая, как надеялась мать, разобьет сердца ее поклонников.

Вчера Адель завела этот странный разговор. Затем Люсиль вошла в гостиную и увидела, как ее мать просовывает язык между губами своего любовника, запускает пальцы в его волосы, раскрасневшись, трепеща всем телом в его тонких изящных руках. Люсиль помнила эти руки, помнила, как указательный палец Камиля касался бумаги, касался ее букв: Люсиль, детка, тут творительный падеж, и я боюсь, у Юлия Цезаря и в мыслях не было того, что предполагает твой перевод.

Сегодня любовник ее матери предложил ей руку и сердце. Когда что-то – благословенное, пусть и невозможное событие – выдергивает нас из рутины будней, тогда, воскликнула она, все меняется в одночасье.


Клод:

– Разумеется, это мое последнее слово. Надеюсь, у нее хватит здравого смысла смириться с моим решением. Не понимаю, что за блажь на него нашла. А ты, Аннетта? Раньше надо было делать предложение. Признаюсь, при первом знакомстве он произвел на меня хорошее впечатление. Он весьма умен, но что проку в уме, если нет понятия о морали? Кому нужен его ум? И у него своеобразная репутация… нет, нет и нет. И слышать об этом не желаю.

– Ты прав, – согласилась Аннетта.

– Честно говоря, удивлен, как у него хватило наглости.

– И я удивлена.

Клод рассуждал, не отослать ли Люсиль к родственникам, но тогда люди, которым только дай волю посплетничать, скажут, что она совершила нечто предосудительное.

– А что, если…

– Если? – отозвалась Аннетта.

– Если я познакомлю ее с несколькими достойными молодыми людьми?

– Шестнадцать рановато для замужества. Она и так уже много о себе воображает. Но делай как знаешь, Клод. Ты глава семьи, ты ее отец.


Аннетта послала за дочерью, предварительно приняв для храбрости большую порцию коньяка.

– Письмо.

Аннетта прищелкнула пальцами.

– Я его с собой не ношу.

– И где же оно?

– В «Персидских письмах».

Аннетту охватила неуместная веселость.

– Возможно, тебе следовало вложить его в мой том «Опасных связей».

– Не знала, что он у тебя есть. Дашь почитать?

– Разумеется, не дам. Хотя я могу последовать совету из предисловия и отдать тебе эту книгу в день твоего замужества. Когда спустя какое-то время мы с твоим отцом найдем тебе мужа.

Люсиль промолчала. Как успешно она скрывает – с помощью всего лишь чуточки коньяка, – какой унизительный удар нанесен ее гордости. Почти хотелось ее с этим поздравить.

– Он приходил к твоему отцу, – сказала Аннетта. – Сказал, что написал тебе. Ты его больше никогда не увидишь. Если придут еще письма, немедленно отдай их мне.

– И он с этим согласился?

– Какая разница.

– А отцу не пришло в голову спросить меня?

– С какой стати? Ты еще ребенок.

– Я могла бы кое-что ему рассказать. О том, что видела собственными глазами.

Аннетта печально улыбнулась:

– А ты жестока, дорогая моя, не находишь?

– Это справедливый обмен. – У Люсиль перехватило дыхание. Новые отношения с матерью так пугали ее, что она еле смела говорить. – Ты дашь мне время подумать. Это все, о чем я прошу.

– И взамен ты предлагаешь мне твое младенческое молчание? Как ты думаешь, Люсиль, что ты в действительности знаешь?

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация