Мама убрала мне волосы со лба и заправила за ухо. Глаза у нее блестели, когда она сказала:
– Джима арестовали.
Меня до сих пор мутило, и желудок сделал неприятный кувырок.
– Арестовали?
Она кивнула:
– Я позвонила в полицию, когда услышала тебя. По твоему голосу… – Она замотала головой, а из уголков ее глаз побежали слезы. – Господи, родная, я так переживала. Это все моя вина.
Я не стала спорить. Во-первых, потому что все еще боролась с тошнотой, а во-вторых, потому что она права. Мама никогда не должна была вновь впускать отца в нашу жизнь. Пусть мы сблизились за последние две недели, это не означало, что я так легко смогу об этом забыть – как бы сильно сама того ни желала.
– Мне уже давно нужно было что-то предпринять в его отношении. Ради бога, прости меня за то, что подвергла тебя такой опасности.
У меня защипало глаза.
– Когда он толкнул тебя в стену, я на краткий миг решила, что потеряла тебя, родная. Это был худший момент в моей жизни, – прошептала мама, крепко сжимая мою ладонь.
– Я по-прежнему здесь, – беспомощно ответила я.
– И я бесконечно этому рада. – Мама провела рукой по глазам. – Слава богу, у тебя всего лишь сотрясение мозга.
– Сколько я пролежала без сознания? – спросила я.
– Целый день. Уже наступил вечер, – сказала она и большим пальцем погладила меня по тыльной стороне ладони. – Мне надо сходить поискать врача. Ничего, если я ненадолго оставлю тебя одну?
Я кивнула. Она наклонилась ко мне и поцеловала в щеку. Затем вышла из палаты. Глаза жгло, и я закрыла их, однако тут же увидела перед собой папино лицо и снова распахнула.
В этот момент открылась дверь в палату. Я уже собиралась прокомментировать, как быстро мама справилась, но вдруг осеклась.
Сердце исполнило сальто. Неожиданно у меня опять закружилась голова, но в этот раз совсем по другой причине.
На пороге стоял Нолан.
У него слегка приоткрылся рот, а лицо будто окаменело от напряжения.
– Эверли, – прошептал он.
Звук его голоса оказался последней каплей.
Глубоко из горла вырвался всхлип, который мне не удалось сдержать. Меня захлестнули эмоции, и я была совершенно бессильна перед слезами, которые побежали по моим щекам. Я сползла ниже по подушке в надежде, что кровать проглотит меня заживо. Это слишком. Все это невозможно выносить. Встреча с отцом, множество тайн, Нолан… мне стало нечем дышать.
За считаные секунды он оказался возле меня.
– Мне так жаль, Эверли, – задыхаясь шептал он. – Мне так жаль. – Его руки обхватили меня, и мне ничего не оставалось, кроме как прильнуть к нему. Нолан мягко гладил меня по спине, его голос раздавался у меня в ушах, он успокаивающе что-то бормотал и каким-то образом смог немного приглушить мою боль, злость и слезы.
Голова гудела, внутри все словно вращалось на карусели. Я не знала, где верх, а где низ, знала только, как тосковала по Нолану. А теперь он здесь.
Я чувствовала, как тряслись его руки, пока он меня обнимал; как дрожал его голос, пока он снова и снова повторял извинения и обещания, что все наладится. Я позволила себе этот единственный момент слабости, потому что прекрасно знала, какое меня ждет будущее.
Через какое-то время я успокоилась, слезы высохли. Нолан, похоже, это понял и выпустил меня из своих объятий. Он остался сидеть на краю кровати, не сводя с меня взгляда и положив одну руку на матрас, как молчаливое приглашение.
– Теперь у меня еще сильнее заболела голова, – пробормотала я и потерла лоб.
Он не улыбнулся. Скорее, наоборот. Темно-серые глаза выдавали, как он измучен, под ними пролегли темные круги, которых там не было еще несколько недель назад. Он выглядел полностью истощенным.
– Как ты сюда попал? – спросила я через какое-то время.
Нолан резко сглотнул:
– Блейк мне позвонил.
Я нахмурившись посмотрела на него:
– Доун ему обо всем рассказала, и он посчитал, что будет хорошей идеей дать и мне знать.
У меня вырвался долгий шумный выдох. Я не знала, благодарить Блейка или свернуть ему шею, когда увидимся в следующий раз.
Возникла пауза. Я понятия не имела, что говорить. Вместо этого, избегая взгляда Нолана, я уставилась на свои бледные руки.
– Я так волновался, – произнес он, и его голос был наполнен таким страданием, что я просто не могла вновь не поднять на него глаза. Но одновременно с этим у меня в голове раздавались его слова:
То, что между нами, ведь было не навсегда.
– Зачем ты здесь, Нолан? – прошептала я.
Он прочистил горло:
– Потому что задолжал тебе объяснение.
Словно в замедленной съемке, он накрыл мою ладонь своей и вопросительно заглянул в глаза. Я повернула руку так, чтобы сжать его кисть. И сама того не желая, ощутила, как пробудилось покалывание, которое вызывал во мне, очевидно, лишь он один.
Я в ожидании смотрела на него.
– У меня есть чувства к тебе, Эверли, – заговорил он наконец. В глазах застыло выражение такой му́ки, что оно душило на корню всю радость, которую я ощутила бы от этих слов при нормальных обстоятельствах.
– Тогда я понимаю тебя еще меньше, – тихо отозвалась я.
Он начал обводить указательным пальцем линии у меня на ладони.
– Я поклялся никогда больше такого не испытывать, – спустя некоторое время признался он.
У меня в голове вертелось слишком много вопросов. Я вспоминала все эпизоды, когда чувствовала в нем тьму и спрашивала себя, что с ним произошло. Думала о тяжелых временах, о которых он рассказывал, о намеках, которые делали его родители, и пыталась сложить кусочки пазла.
– Тебя кто-то ранил? – спросила я.
Его рука совсем замерла, а взгляд затуманился. Чуть погодя он моргнул и как будто возвратился в настоящее.
– Когда учился в Бостоне, я встречался с девушкой. Кэтрин. – Он сделал паузу. Мне показалось, что необходимость произнести одно лишь ее имя причиняла ему физические страдания. – Раньше я заводил только связи, которые длились не больше одной ночи. Но после того, как познакомился с ней, мой мир полностью изменился.
Больно видеть его таким. Больно слышать, как он говорил такое о другой женщине.
– Мы были влюблены. Впервые в жизни я понял, о чем до этого читал в книгах. То, что другие считали во мне странным, ей нравилось. Это она вдохновила меня учиться, когда я подумал, что ни на что не способен.
Свободной рукой Нолан залез в карман куртки, достал что-то и протянул мне. Это оказалась фотография с загнутыми и настолько помятыми краями, что создавалось впечатление, словно она вот-вот разорвется.
