– Как насчет Мэри? У нее бывает много посетителей? – Сьюзен хотела было вытащить блокнот и уже потянулась за ним, но в последний момент передумала. Лучше держаться дружелюбно, неофициально. Люди, как правило, замолкают, как только видят, что каждое произнесенное ими слово фиксируется. Или же, наоборот, чувствуют потребность расцветить и приукрасить свою историю.
Сестра Грейси покачала головой.
– У нее не так уж много родственников. Никчемный сын ни разу не удосужился ее навестить – это точно. В смысле, до того, как он попал в тюрьму… – Грейси покраснела. – Пожалуйста, никому не говорите, что я это сказала. Не люблю поощрять скандалы.
Сьюзен всплеснула руками и покачала головой.
– А как потом?
Сестра непонимающе посмотрела на Сьюзен:
– Потом?
– Джеральд заходил после того, как вышел из тюрьмы?
Сестра Грейси нахмурилась.
– Я даже не знала, что он вышел. И не думаю, что Мэри знает.
Сьюзен поверила ей. Шок трудно сыграть, и, кроме того, у сестры Грейси не было бы причин лгать.
– Его только что освободили. Чуть больше недели назад. Условно-досрочно.
– Должно быть, намного раньше, чем ему полагалось… Мэри говорила, что осталось еще лет семь или восемь. – Цвет лица сестры Грейси немного поблек, уголки губ поползли вниз – похоже, одно упоминание имени Джеральда Никола вызывало у людей отвращение. Как если бы кто-то испортил воздух в переполненном лифте.
– Она, э-э, в здравом уме? – деликатно спросила Сьюзен, избегая более жесткой формулировки Эда.
– Мэри? Да она соображает получше многих из нас. Физически она в плохом состоянии. Бедняжка едва может двигаться. Но она сильная, никогда не жалуется. – В голосе сестры Грейси звучало восхищение.
Они свернули в другой коридор, более длинный и совершенно пустой, с одинаково неприметными дверьми до самого конца.
– Жилые помещения, – сказала сестра, и Сьюзен невольно вспомнила классическую сцену из фильма ужасов, где несчастная жертва убегает от монстра, но никуда не попадает – коридор тянется и тянется перед ним или перед ней, как ириска…
– Вот мы и пришли. – К удивлению Сьюзен, сестра Грейси постучала костяшками пальцев в закрытую дверь и сразу же вошла. Они вполне могли бы застать бедную женщину не совсем одетой, и после такого предупреждения та не успела бы завершить туалет. Эта деталь, как и неполный набор шахмат, лишь подтвердила, что приватность и личное достоинство не считаются в «Изумрудных лужайках» чем-то заслуживающим уважения. Наверное, здесь полагали, что люди за семьдесят уже никогда не бывают голыми.
Мэри сидела на диване и, к счастью, была одета, хотя и напоминала скелет, завернутый в шерстяное одеяло. Она ничем не занималась, только смотрела в пространство; корзинка с пряжей и вязальными спицами валялась слева от нее. Сестра Грейси объяснила, что у офицера Марлан есть к ней несколько вопросов, и на изможденном лице Мэри появилась спокойная улыбка, как будто она ожидала их.
Едва сестра вышла за дверь, как Мэри повернулась к Сьюзен:
– Он умер?
Глава 6
В первый момент Сьюзен даже смутилась. Может быть, сестра Грейси ошибалась и у Мэри на самом деле не все в порядке с головой.
– Я не совсем вас понимаю, миссис Никол.
– Зови меня Мэри. – Голос у нее был старческий, дрожащий, но признаков слабоумия она не выказывала, а глаза смотрели внимательно и цепко. – Есть только две причины, по которым ты можешь быть здесь: Джеральд или сбежал, или умер, – сказала она, жестом предлагая Сьюзен сесть.
Сразу к делу, подумала Сьюзен и быстро уточнила:
– Нет, нет. Он не умер.
– Значит, сбежал.
– То есть вы от сына никаких известий не получали?
– Зачем бы мне тогда спрашивать, не умер ли он? – сухим, трескучим голосом ответила Мэри.
Сьюзен почувствовала, как краска прилила к ее щекам. Хороший довод, хотя Мэри могла и притворяться, что ничего не знает. Впрочем, Сьюзен так не думала.
– Вы правы. Джеральда выпустили из тюрьмы около недели назад. Вы, очевидно, были не в курсе.
Мэри поджала губы.
– Нет, не в курсе.
– Я так понимаю, вы двое не очень близки?
– А я так понимаю, ты знаешь, за что его посадили.
– Знаю.
Мэри глубоко вздохнула, а когда выдохнула, как будто потеряла вместе с воздухом несколько фунтов.
– Но, что бы ни сделал, он навсегда останется моим сыном.
Нечто в этом роде Сьюзен слышала много-много раз и каждый раз возмущалась про себя. Возможно, если бы большинство матерей почаще спрашивали со своих отпрысков за их проступки, а не становились слепо на их сторону, как это делала Мэри, в мире было бы намного меньше мужчин, избивающих своих жен, и насильников.
– Под «что бы он ни сделал» вы имеете в виду насилие над невинными детьми?
Мэри, конечно, сказать по этому поводу было нечего.
– Вы зачем здесь, офицер?
Сьюзен молча одернула себя. В ее обязанности не входило выносить суждения – по крайней мере, вслух. Свое мнение лучше оставить при себе, а то ведь и от Мэри помощи не дождешься.
– Я насчет тех обвинений, что предъявлялись Джеральду.
Мэри подалась вперед, и лицо ее приняло настороженное выражение.
– Продолжайте.
– Во-первых, я хотела бы уточнить: ваш сын является теперь владельцем вашей фермы, это так?
Мэри кивнула:
– Я, как только стала слабеть, переписала ферму на него. Учитывая, как работает система, правительство забрало бы у меня все для оплаты моих медицинских счетов.
– Понимаю. Возможно ли, что Джеральд мог… заниматься тем, чем занимался, дольше, чем мы предполагали? – Обычно Сьюзен не пряталась за словами и изъяснялась точнее, но сам этот разговор со старухой о ее сыне, насильнике и растлителе малолетних, был неприятен и даже противен. При всей своей замкнутости и отстраненности, Мэри Никол казалась слишком милой, чтобы иметь какие-либо отношения с тем чудовищем, каким был Джеральд Никол. Хотя, конечно, какие-то отношения они поддерживали. Притворяться – это у людей отлично получается.
– Дорогая, все пойдет намного быстрее, если ты просто скажешь мне, в чем дело, – сказала Мэри. – Времени у меня много, спешить некуда – посетители бывают нечасто, – но, держу пари, у тебя-то есть дела поважнее, чем трепаться здесь со мной весь день.
Сьюзен и в самом деле не терпелось убраться к чертям из этого жутковатого места, но она отработала всего лишь полсмены. План ее состоял в том, чтобы отправиться после «Изумрудных лужаек» домой, надеть пижаму и никуда не вылезать следующие три с половиной дня. Может быть – может быть, – заняться кое-какой бумажной работой. Так много выходных подряд выпадало ей редко, и она собиралась насладиться ими в полной мере – не напрягаясь.
