Предисловиее
Стамбул гяуры нынче славят,
А завтра кованой пятой,
Как змия спящего, раздавят
И прочь пойдут – и так оставят.
А. Пушкин
«Одною ногою наш великий государь попирает Запад, другою – Восток», – говорили про императора Карла V придворные льстецы. Однако даже в зените славы и могущества династии Габсбургов эти слова гораздо лучше подходили их извечным врагам и соперникам – царственному роду Османов, представители которого столетиями властвовали над миллионами квадратных километров и миллионами человеческих жизней в Европе и Азии. Шесть долгих веков мечты, амбиции, а иногда и капризы османских султанов снова и снова перекраивали облик современного им мира. И пусть их триумфы давно отгремели, отзвуки знаменитого турецкого барабана победы слышны и сегодня: на повседневность нескольких десятков ныне существующих государств и населяющих их народов по-прежнему влияют былые подвиги и преступления султанов из рода Османа.
Судьба этой семьи удивительна и в определенном смысле даже уникальна. Истории других знаменитых фамилий в большинстве своем однородны и линейны – как правило, это стремительная деградация от гениального основателя очередной империи к грызущимся за его наследство бесталанным потомкам. Как правило, скорбный путь таких династий от вершины Олимпа к омутам Леты занимал всего несколько поколений и предсказуемо шел строго под уклон. Османов, однако, ждал значительно более долгий и несравненно более ухабистый маршрут. Неоднократно их молодое государство оказывалось, казалось бы, на волоске от неотвратимой гибели, и лишь невообразимая удача потомков Османа вкупе с их неимоверным упорством спасали положение. Нехватку исторического опыта первые султаны с успехом восполняли другими достоинствами: непреклонная вера в собственное превосходство помогала им пережить даже самые сокрушительные поражения, бесстрашие приносило новые ошеломительные победы, а щедрость и готовность к компромиссам нередко обращали поверженных врагов в верных союзников.
Именно в этих качествах следует искать истоки грандиозного и совершенно не предвиденного современниками успеха молодого османского государства. Ведь как бы ни были хороши турки на поле брани, одним лишь страхом или силой оружия они не смогли бы долго удерживать в повиновении десятки разношерстных народов, большинство из которых к тому же изначально превосходили завоевателей в своем социальном и экономическом развитии. В отличие от тех же испанских конкистадоров, османы не стремились уничтожить, выкорчевать все чуждое и непривычное, перекроить покорившихся им людей по своему образу. Напротив, турки охотно заимствовали лучшее из иноземной культуры, а при необходимости и сами подстраивались под обычаи своих новых подданных.
Необычный для того времени культурный синкретизм османов с удивлением отмечали в своих отчетах послы европейских государей: «Редко когда можно было услышать [при дворе] беседу на турецком, ведь большинство султанских вельмож – ренегаты, сменившие веру отцов, но сохранившие их язык и обычаи». На заседаниях правительства и во внутренних покоях дворца высшие сановники Порты чаще изъяснялись на сербском и греческом. Аналогичным образом в первые века существования османской державы велось делопроизводство, особенно в европейских провинциях страны. Уважение, пусть и с корыстными мотивами, к чужим достижениям, способность перенимать и интегрировать в собственное общество лучшие образцы чужой культуры – вот краеугольные камни цивилизационного преимущества османов над зачастую более развитыми, но и более инертными соседями.
Европейская историография, оперируя привычными ей терминами, традиционно именует османскую державу империей. Это не совсем верно. Империализм и свойственная ему принудительная ассимиляция, «отуречивание» побежденных, никогда не лежали в основе османской политики. Сами османы называли построенное ими общество «Devlet-i Âliye», что означает «Высокое государство». И следует отдать им должное: поначалу османы действительно стремились соответствовать заявленным идеалам. Политический прагматизм, умеренные налоги, гарантированное султанами право собственности на средства производства и подчеркнутая веротерпимость, не распространявшаяся, впрочем, на единоверцев-«еретиков», – ввиду всего этого простолюдины, обитавшие на оккупированных османами территориях, с удивлением обнаруживали, что под «властью тюрбана» жизнь зачастую легче, чем под властью папской тиары.
Однако столетия ксенофобской пропаганды приучили европейцев воспринимать турок, да и мусульман вообще, в образе опереточных злодеев, персонажей почти карикатурных: кровожадных, фанатичных дикарей, свирепых нечестивцев, в которых нет ничего человеческого… Вот только исторические источники рисуют нам несколько иную картину. Даже византийские хроники, пропитанные – и не без причины – ненавистью к османам, подчеркивают, что урон, причиненный Константинополю и его жителям воинами Мехмеда II Завоевателя, не шел ни в какое сравнение с опустошениями и зверствами, которым подвергли Второй Рим участники Четвертого крестового похода. И два с половиной века спустя воспоминания об этом оставались настолько остры, что во время последней осады Константинополя многие горожане категорически отвергали военную помощь западных «братьев» по вере, предпочитая открыть ворота перед турками, нежели перед латинянами.
При этом внушаемые простому народу страх и враждебность к «восточной угрозе» отнюдь не мешали европейским правителям посматривать на успехи Османов со сдержанным восхищением и даже завистью. Баснословная роскошь сераля и абсолютный характер султанской власти породили при дворах христианских монархов Старого Света моду на все турецкое. Это проявлялось не только в одежде или музыкальных мотивах, но и в попытках позаимствовать у давних соперников самые удачные их находки. Так, например, в армии Речи Посполитой появились отряды собственных янычар, снаряженных и обученных на манер грозного турецкого оригинала.
К сожалению, застарелые обиды, взаимное недоверие и веками пестуемое с обеих сторон предубеждение не изжили себя и по сей день. Когда в декабре 1999 года новостные ленты сообщили о предоставлении Турецкой республике формального статуса страны – кандидата на вступление в Европейский союз, это известие вызвало настоящий шквал общественного недовольства. Иронично, что ЕС, войти в состав которого турки, по мнению многих, не готовы или даже недостойны, делает сейчас именно то, что почти удалось османам еще пятьсот лет назад, – формирует наднациональное общество, уважающее самобытность своих членов. При всем пресловутом антагонизме Востока и Запада исторические судьбы ведущих европейских народов на удивление точно повторяют непростой цивилизационный путь османов.
Можно еще долго говорить о неоценимых выгодах, извлеченных прагматичными европейскими державами из соседства с Блистательной Портой. О византийских ученых и художниках, чей массовый отъезд на Запад после падения Константинополя дал мощный толчок итальянскому Возрождению. О трудах античных авторов, вернувшихся из забвения Темных веков в переводах и списках османских книжников. О важных для истории науки открытиях турецких алхимиков, металлургов, астрономов и математиков. О вольном и невольном влиянии османов на эпоху Великих географических открытий, о… Много о чем еще можно было бы упомянуть.
