Я захотела возразить, но не стала. Уж я-то точно знала, что Леночка Никольская, или по паспорту Евдокия Дунина, умна и расчетлива, не станет она голову от любви терять. По этой причине ей никогда и не давали играть Джульетту, чего она страстно желала. Офелию, или вот как сейчас Софью в «Горе от ума», пожалуйста, потому как они также не лишены расчетливости. А бескорыстную в любви Джульетту ей господин Корсаков играть не дозволял. Отдал роль все той же Даше Штольц, хоть внешне она и не была такой красавицей, как Никольская. Никольская по сей день на них, на Дашу и на Александра Александровича, обижена. Но говорить об этом Пете мне не хотелось. Не хотелось даже думать, что к смерти Михеича может быть причастен свой человек, человек из театра. Не могу сказать, что в театре все друг друга любили. Напротив, в театре всегда кто-то кому-то завидует, кого-то недолюбливает. Порой даже козни друг другу устраивают, и не совсем безобидные. Но Петя прав, должна была Никольская о многом догадаться, но смолчала. Если все это окажется правдой, то я ей этого не прощу. Никогда и ни за что не прощу хоть самой малой причастности к смерти Михеича и остальных.
— Ну вот и вы загрустили, — сказал Петя.
Я встряхнулась, прогнала от себя грустные мысли, и мы стали еще раз от начала до конца вспоминать все случившееся, все, о чем знали доподлинно, и все, что напридумывали за время своего расследования. Домыслов по-прежнему оставалось слишком много, но мы уже окончательно уверились в своей правоте. В пользу Микульского оставалось лишь самое-самое последнее: он все еще никуда не сбежал, а жил в гостинице «Европейская». Но и этому имелось объяснение: может, он все еще рассчитывал найти алмазы?
* * *
— Так что никуда он пока не съехал. Вот только задолжать успел, — закончил Петя сообщение о посещении гостиницы.
— А это вы как узнали?
— Случайно, — честно признался сибирский Шерлок Холмс. — Мне ведь даже заходить в гостиницу не пришлось. Я при входе стоял, все не мог с духом собраться. Да и предлог толковый не придумал. Сначала-то я решил спросить попросту: «А у себя ли в номере господин Микульский?». Скажут нет, так я скажу: «Жаль. Придется в другой раз зайти». А тут думаю, а если он в номере? Что тогда сказать?
— Что ж вы заранее все не придумали?
— Да придумал я. Хотел просить передать ему, что, мол, на почте для него сообщение имеется, так его просили зайти в почтово-телеграфную контору. Тем более что такое сообщение для него вправду было. У нас в классе сын почтмейстера учится, я его попросил узнать, нет ли чего на почте на такое-то имя. Он узнал, оказалось, что есть и все еще не получено. Но время-то уж прошло. Вдруг он его получил, тогда вранье получится.
— Ох, любезный друг, Петр Александрович! То вы вторгаетесь в чужое жилье без зазрения совести, то боитесь полуправду сказать. Тем более что своему однокласснику вы уж точно наврали с три короба.
— Так то однокласснику, — сказал он с весьма довольным видом, но тут же смутился и продолжил виноватым тоном: — С одноклассником оно просто. А тут я засомневался, а господин офицер как раз выходят. Я в витрину уткнулся, он и прошел мимо. А швейцар, что двери ему открыл, стал возвращаться и столкнулся в дверях с другим служащим. Вот тот ему и сказал, швейцару то есть, что, по всей видимости, этот щедрый на чаевые господин в скором времени их покинет, потому как долг за ним уже порядочный и что проживание у них становится для него накладным.
— А что за сообщение на почте, не знаете?
— Знаю, что конверт небольшой и прислан из Петербурга. А что внутри — никак не узнать, с этим у нас на почте строго!
Мы сошлись на том, что хочется того или нет, но все надо рассказать полиции.
32
В полицейское управление я на этот раз не пошла, а позвонила по телефону из театра. Дмитрий Сергеевич по-прежнему отсутствовал. Я прикинула, насколько важно то, что нам с Петей стало известно, чтобы обратиться к самому господину полицмейстеру, и посчитала все не столь уж важным для беспокойства такого высокого начальства. Да и, скорее всего, он отправил бы меня к кому-нибудь из подчиненных. Идти же беседовать со следователем Янкелем или еще с кем таким же грубым мне не хотелось. А по правде сказать, так я даже боялась. И грубость услышать, и пренебрежение, с каким меня могли встретить. Может, с дедушкой посоветоваться? Или с Александром Александровичем?
Я заглянула в буфет поздороваться с Петрушей. Мы поболтали несколько минут обо всем и ни о чем особенном. Когда пришла пора идти на репетицию, Петруша попросил отнести забытую кем-то из наших актрис сумочку. Сумочка принадлежала госпоже Никольской и была та самая, с которой она была в день преступления. В этом мне можно поверить, на такие вещи у меня память отличная. Взяла я в руки эту простую вещь с некоторым душевным трепетом. Понимала, что сейчас в ней нет ничего предосудительного, тем более револьвера. Но не сдержалась, пощупала ее руками. И уж совершенную глупость сделала, незаметно понюхала. Нет, будь то мужская вещь, она, может, и могла сохранить запах оружия или того масла, которым оружие смазывают. От сумочки же пахло только приличными духами и ничем более.
Как всегда при приближении премьеры, в театре было полно бестолковой суеты. А в этот день еще и жалованье выдавали! Я сбегала в кабинет к Иннокентию Ивановичу, расписалась в ведомости за полученные шесть рублей с мелочью — жалованье за этот месяц было неполным, так как я приступила к работе в его середине — и понесла отдавать его дедушке.
— Вот! Положите, Афанасий Николаевич, в свой бумажник. После решим, как нам с таким богатством поступить! — Дед засмеялся и поцеловал меня. — Что нового было слышно, пока я к кассиру ходила?
— Господин Вяткин прибегал, говорит, шума мы наделали, публика в недоумении, потому как все были уверены увидеть в роли Чацкого господина Корсакова, а тут такие неожиданные сюрпризы. Он и сам в полнейшем недоумении. Да и я все еще недоумеваю, как это Александр Александрович у тебя на поводу пошел.
— Ни на каком поводу он ни у кого не пошел, — твердо сказала я. — Он сам склонялся к неожиданному решению, а я помогла ему в том утвердиться. И всего лишь!
— Ох, и что ж за спектакль у нас получится при таком раскладе?
* * *
Спектакль получился хорошим. По мне, скажем, два предыдущих были все же много лучше. Но на публику наше «Горе от ума» произвело самый сильный эффект. Особенно то, что господин Корсаков сыграл не Чацкого, как все ожидали, а Молчалина. По моему как раз совету, чем я очень гордилась! А еще всем понравился Николя Массалитинов, приглашенный в этот раз на самую главную роль. Мы сыграли пьесу дважды, при полнейшем аншлаге. Господин Вяткин разродился по поводу спектакля большой статьей. Настолько большой, что редактор газеты наотрез отказался печатать ее полностью. Они крепко поругались, а журналист демонстративно отправил эту статью в московский журнал, где она и была напечатана, отчего господин Вяткин долго еще ходил с видом победителя.
