— Стоп! — после чего медленно, как бы неохотно обернулся к приказчику и тихо спросил того: — Вы сказали, что этот револьвер был вам принесен господином Микульским? Он что же, представлялся?
— Никак нет. Это я потребовал от него документ. Ценные вещи мы никогда не принимаем без предъявления документа. Иначе можно и краденое заполучить.
— Так я вам и поверил, что никогда не принимаете. Ну да это сейчас неважно. Вы можете описать человека, сдавшего в залог это револьвер?
— Могу. Могу описать, могу его подпись в книге предъявить. А вы тем временем будьте любезны, расписочку напишите. Ведь станете изымать вещицу?
— А что, Михаил? Сколько нам потребуется времени, чтобы подготовить новое обвинение? — спросил следователь своего помощника, едва выслушав описание клиента приказчиком из ломбарда и отведя нас в сторонку.
— Так мы всех засадим за работу, к утру можно поспеть, — уверенно ответил помощник.
— Нужно нам поспеть, пока дело не перешло к завершению. Иначе придется новый процесс начинать, все затянется, так что и до весны не разберемся. Но каков наглец! Как все тонко рассчитал!
— Он одного не учел, что у нас в свидетелях Дарья Владимировна окажется! — сказал ему помощник.
Дмитрий Сергеевич посмотрел на него укоризненно:
— Михаил, и вам не совестно? — помощник от такого взгляда и от такого вопроса растерялся. — Дарья Владимировна — и всего лишь свидетель? Да она у нас нечто вроде начальника сыскной полиции, никак не меньше!
49
На следующий день все они выглядели утомленными, но при всем при том довольными. Иван Порфирьевич при встрече лишь покачал головой и ушел куда-то. Зато Михаил остался рядом со мной.
— Представляете, наш господин Микульский даже не удосужился револьвер протереть! — воскликнул он. — Хотя нам достало бы и показаний приказчика, но так еще лучше. Сегодня вся сыскная полиция вместе с прокуратурой не спали. Мы даже профессора из университета привлекли, да и всех наших крючкотворов работать заставили. Ох, как много нервов тратится на формальности! А ошибаться нельзя, дай повод такому специалисту, как господин Власов, хоть за одну запятую уцепиться, и пиши пропало! Иван Порфирьевич сейчас с судьей беседует, испрашивает разрешение на предъявление обвинения в ходе судебного заседания. Если это разрешат, то дело сдвинется куда быстрее. Вот и господин полицмейстер прибыл.
Сергей Николаевич до этого дня в суде не появлялся. Возможно, не видел в том необходимости, возможно, имел какие-то причины. Но вот сегодня пришел и был утомлен с виду не менее всех других, но приветлив и весел.
— Нет, сударыня, я точно уйду в отставку! — радостно сообщил он мне после радушного приветствия. — Мы этот злосчастный револьвер обыскались. Гостиницу едва вверх дном не перевернули, не говоря уже о квартире, где Микульский жил, о трактире елсуковском, и о всех прочих местах. Овраг, что подле того дома на Юрточной горе, по вершку прощупали, разве что снег через сито не просеивали. Двое нижних чинов после таких поисков с простудой слегли. И тут такая неожиданность! Конфузнее могло быть, если бы тот револьвер в самой полиции нашелся!
— Честно сказать, я и сама удивилась оттого, что права оказалась! — призналась я. — Так что не стоит вам говорить про отставку. Если по каждому такому случаю в отставку подавать, так служить совсем некому будет.
— Ну спасибо, ну успокоила. Да, вот еще что. Первое, Полина наказывала привет передавать. Второе, есть для вас с Афанасием Николаевичем приятные новости. Сюрприз, можно сказать. Но это уж после заседания, не думаю, что сегодня оно долгим будет.
Начало заседания состоялось позже намеченного времени, отчего публика стала нервничать. Да и публики в этот раз набралось столько, что приходилось людям на скамьях тесниться, но все равно места всем не хватило и многие остались слушать заседание стоя. Вот откуда люди про все узнают? Про то, что спектакль хорош будет, к примеру? Или о том, что в суде нечто важное произойдет?
Адвокат же пребывал во вполне благодушном настроении, видимо, надумал новые каверзы. Но это было лишь до того, как председательствующий объявил, что в ходе расследования обнаружены новые обстоятельства и что сейчас будут выдвинуты новые обвинения. Господин Власов попробовал придраться к каким-то мелочам, говорил, что обвинение сначала должно быть доведено до подсудимого и его защиты и лишь позже оглашено публично. Но ему указали на некие статьи и параграфы, он вынужден был согласиться и уже почти перестал скрывать свою растерянность.
Иван Порфирьевич как всегда сухо зачитал новые обвинения, но в этот раз внимание присяжных и всех остальных было таково, что в зале, помимо его голоса, не было слышно ни единого шороха, скрипа, вздоха или покашливания.
После того как суду был передан в качестве главной улики револьвер, из которого было осуществлено тройное убийство, тишину нарушил хриплый голос самого Микульского:
— Господа! Господа! — прокричал он и закашлялся.
Адвокат уставился строгим взглядом прямо ему в глаза и отрицательно покачал головой, призывая к молчанию. Но Микульский на это сказал:
— Благодарю вас, господин адвокат, что все еще пытаетесь бороться за мою никчемную жизнь, — но закончит неожиданно зло, — хотя я бы вам советовал меньше двигать головой, поберечь ее, а то неровен час, еще раз ушибетесь.
Никто на эту злую шутку не отреагировал, и Микульский, еще раз прокашлявшись, сказал:
— Господа! Позвольте мне сделать признание, дабы облегчить ваш труд, да и собственные мои страдания. Вряд ли это признание можно счесть добровольным, но в его чистосердечности могу вас уверить. Мне уже не отвертеться от предъявляемых улик, так не станем затягивать дело.
— Суд готов выслушать вас, — ответил ему судья.
— Прошу заранее извинить меня за то, что мой рассказ может выйти сумбурным. Я к нему не готовился, как не готовился и ко всему, мною совершенному. И могу ли я попросить напиться?
Ему принесли стакан воды, который он принял твердой рукой, но, расставшись с ним, некоторое время не знал, куда деть свои руки. Попытался взяться за прутья решетки, после сунуть их в карманы, наконец, встал перед решеткой, заложив руки за спину.
Я, пожалуй, впервые взглянула на него, как на живого человека. И человек этот мне не понравился. Главным образом из-за того, что даже сейчас его губы кривила пренебрежительная усмешка.
— Первопричина всех моих преступлений весьма банальна. И называется она карточный азарт. Покуда я служил в полку под Воронежем, моя страсть к картам не приводила к каким-то совсем уж печальным событиям. У нас даже приняты были правила — не давать проигрывать более половины жалованья, а реванш представлять лишь через месяц. Так что я был всегда на хорошем счету, чем и заслужил перевода в столицу.
Переводу в Санкт-Петербург я обрадовался безмерно, но, как вскоре оказалось, это место было не для меня. Слишком много соблазнов имелось вокруг, что и подхлестнуло мою карточную страсть. Однажды проигравшись, я не имел денег даже на приличный обед и забрел в трактир, который обычно обошел бы стороной. Сидел там и тихо напивался дешевой водкой. Но оказался не одинок, нашлась там компания и для меня. Некий господин, весьма приличный с виду, явно что-то отмечал в одиночестве и стремился своей радостью поделиться хоть с кем. Оттого и забрел в первый попавшийся трактир, что ему уже невтерпеж стало. Слово за слово, и мы разговорились. «Вот вам карты, ничего, кроме неприятностей, не доставляют, а меня они поят и кормят», — сказал он мне. «Так вы игрок?» — спросил я. «Нет, — насмешливо ответили мне, — я показываю фокусы». Я счел все это иронией, но мой новый знакомый тут же извлек колоду и стал показывать простые карточные фокусы. «Извольте и вы попробовать», — вскоре предложил он. Я попробовал проделать один нехитрый фокус, и у меня почти сразу получилось. «Неужели этими простыми трюками можно зарабатывать на жизнь?» — удивился я. «Вопрос в том, когда и где их показывать», — ответил фокусник и тогда я спросил уже напрямую: «Так вы шулер?» — «Скажем так, я Робин Гуд среди шулеров, — смеясь, ответил мой визави.
[68]
— Это не столь трудно, если учесть, что бедные люди на крупные суммы почти и не играют, а помочь богатею облегчить его состояние — невелик грех. Главное, не жадничать в игре, использовать свой момент вовремя и лишь один раз». Он многое еще рассказал мне, потому что вскоре сделался пьян. Да и я трезвым не оставался. Закончили кутить мы в его гостиничном номере.
