– Тебе не обязательно уходить, – сказала Клэр через плечо.
– Что ты собираешься делать с этой птицей? – спросил Леон.
– Эстрагон и сливки, – ответила она.
– Кто придет?
– Эдгар и его новый дружок, какой-то парикмахер.
– Можно мне остаться?
– Нет.
– Паршивая у тебя компания. Полагаю, ты собираешься угостить их этими моллюсками, которых ты мучаешь, и моим вином!
Клэр, с сигаретой, прилипшей к губе, сбрызгивала курицу; несколько хлопьев пепла слетели вниз и присоединились к эстрагону.
– Этих гомиков! – воскликнул Леон, промывая губку.
– Давай выпьем чаю в Плазе на следующей неделе, – сказала Клэр Софи. – Я наряжусь, мы будем сидеть в пальмовом дворике и разговаривать о войне и фильмах.
– Женщины, которые тусуются с геями, – паучихи, – сказал Леон, осторожно трогая куриную грудку одним пальцем.
– Спасибо за обед, Клэр. Приятно было повидаться, Леон, – сказала Софи.
Леон засмеялся.
– Меня никогда не приятно видеть, – сказал он.
Прядь седых волос упала на его прищуренный глаз. Быстрым движением Клэр откинула ее ему на лоб. Он хмыкнул и нахмурился.
В дверях Клэр сказала:
– Займись своей кошачьей проблемой.
Она протянула Софи пальто.
– Какое красивое! Откуда оно? Ирландия? Франция? Ты носишь весь мир на спине, Софи. Не забывай звонить мне и не беспокойся о Чарли и Отто. Отто будет лучше одному. Я кое-что вспомнила… подожди, – она резко развернулась и метнулась вверх по лестнице, перешагивая через ступеньку, юбка обвилась вокруг белых ног. Когда она вернулась, в руках у нее была книга.
– Отто одолжил мне ее год назад. Не говори ему, но я ее не закончила. Он был так рад, когда я сказала, что мне интересно ее прочитать. И тогда мне вправду было интересно. Я начала, – она протянула ей книгу. Это был «Общий закон» Оливера Уэнделла Холмса – младшего.
Держа том в руках, Софи чувствовала, будто потеряла Отто, а книга осталась единственным вещественным доказательством того, что где-то в этом мире он еще продолжает существовать. Ее охватили дурное предчувствие и грусть, и ее прощание Клэр практически не услышала.
Дверь закрылась.
Девять
Софи сбежала вниз по лестнице, промчалась через вестибюль, и остановилась перевести дух у входа в здание. Заколка с расшатанной застежкой скользнула сзади по платью и упала на тротуар. Она посмотрела на часы. Было четыре. Вряд ли эти двое, там, на втором этаже, будут говорить о ней. Ее визит лишь слегка отвлек их и, возможно, раздосадовал. Она вдруг ощутила, что кто-то за ней наблюдает, подняла голову и увидела пожилого мужчину, который безучастно смотрел на нее. У его ног сидел серый пудель. Как знакомо он выглядел! Актер? Одно из тех привычных безымянных лиц, которые она видела десятки раз: «Милорд, герцог в руках французов». Она улыбнулась ему, и он поклонился.
В вестибюле отеля на Сентрал-парк Вест она нашла телефонную будку. Набрала номер офиса Фрэнсиса. Конечно же, сегодня там никого не было. Давно она не предавалась своему маленькому пороку. И вот она снова, с помощью телефонной связи, прохаживается между потрепанных шкафов, стопок книг, под потолком из безе. Она долго держала трубку. Затем набрала номер Чарли Рассела. Ответил ребенок. Внезапно всплыло тоскливое воспоминание о детях Рассела, маленьких, невежественных и загорелых, какими она видела их много лет назад во Флиндерсе.
– Это Стюарт? – спросила она. – Это Софи.
– Окей, – сказал мальчик. – Тебе нужна моя мама?
– Да.
Она услышала его крик:
– Ма!
Он дышал в трубку.
– Подождите минутку.
– Да, – сказала Рут.
– Это Софи.
– Ага.
– Как ты, Рут?
– Чрезвычайно хорошо.
– Я звоню из-за всех этих неприятностей. Мне очень жаль.
– Каких неприятностей? Чего тебе жаль?
– Чарли и Отто… конец всего этого.
– Я бы не назвала это неприятностью.
Софи крепко сжала трубку.
– Как дети?
– Дети замечательно.
– У Стюарта такой взрослый голос.
– Он и есть взрослый. Фантастика. Летом он опять собирается в теннисный лагерь. Это невероятно, как повысилась его самооценка. Это очень серьезный лагерь. Я имею в виду, директор понимает, что такое теннис. Три часа на корте, затем час конструктивной критики.
– А Бобби? Линда?
– У Бобби фаза клептомании. Это, конечно, пройдет.
– Линда? – прошептала Софи.
– Чудесно! Она определенно знает, кто она такая.
– Рут? Я чувствую себя ужасно из-за этого разрыва.
Повисло долгое молчание.
– Им будет лучше порознь, – сказала наконец Рут. – Мне всегда казалось, есть что-то странное в их созависимости. Они уже большие мальчики, Софи… нельзя позволять им быть младенцами. Это кастрирует мужчин.
– А ты? Тебе на самом деле чрезвычайно хорошо? – спросила Софи.
Раздался щелчок; оператор попросил еще десять центов.
– Может быть, пообедаем? – спросила Софи.
– Я на диете. Я больше не обедаю, – ответила Рут.
И потом она сказала – или не говорила? – Софи сомневалась, что расслышала верно, но это звучало как «уходи, Софи». Как бы то ни было, телефон замолчал, а других десяти центов у нее не нашлось.
Придя домой, Софи сразу же подошла к телефону и позвонила своему врачу. Он будет в офисе только во вторник в десять тридцать. Автоответчик больше ничего не предложил. Конечно, она могла оставить свой номер, и, если это срочно… Софи достала «Желтые страницы» и позвонила шести врачам в своем районе. Ни с одним не удалось поговорить. Какая-то женщина посоветовала ей вызвать полицейского.
Она налила себе большую порцию виски и выпила ее до дна. Затем подошла к задней двери. Серый кот свернулся на краешке каменного порога, голова на углу, спит.
Когда Отто вернулся домой, он обнаружил Софи в углу гостиной, сидящей в кресле, в котором никто никогда не сидел, выгравированной светом и тенью. Ее молчание и накрытый к ужину стол, который он мельком увидел сквозь двери гостиной, выглядели как декорации, расставленные с какой-то целью, которая впоследствии была забыта. У него создалось впечатление, что она беззвучно плачет, а вся эта унылая сцена, возможно, придумана ради него – этакий урок, который должен был заставить его извиниться. Он заговорил резко.
– Что ты сидишь здесь, как сирота?
