Он не делал никаких поползновений, чтобы впустить обоих. В слабом свете, падавшем откуда-то с верхних этажей, – первый этаж за его спиной почти терялся в темноте, – он смотрел на них, не моргая, застывшим взглядом и весь как будто был оцепеневшим, так что казалось, будто он стоит тут в дверях недвижимый уже довольно давно.
В некоторых европейских уголках о женщинах, которые за всю жизнь не нашли себе мужа или вообще себе никого не нашли, говорили, что от них исходит «вековечная смурнота». Разве не производил похожее впечатление и хозяин дома в этот момент? Только к его смурноте добавлялась еще неприязненность.
Его неприязненность оказалась видимостью. Когда воровка фруктов, подхватив своего спутника, решительно ступила через порог, оцепенение хозяина, оцепенение одиночества, в котором он пребывал уже с середины этого бесконечного, унылого летнего дня, тут же растворилось, и он, сделав широкий шаг в сторону, словно исполнив изящное танцевальное па, и склонившись в безупречном поклоне, радушно впустил поздних гостей. И хотя он пока еще не произнес ни слова, внутри его, впервые за много дней, за много недель, наконец-то снова зазвучала человеческая речь.
«Вы пришли, дорогие гости, долгожданные. Вы не оставили меня в беде, – вы нет! Вы ступили через порог, через порог моего дома, почтив меня, лично меня, оказав честь доисторическим раковинам, окаменелостям, сложившимся в узор тут у меня на пороге. Вы пришли, чтобы найти здесь ужин и ночлег, и для меня большая честь быть к вашим услугам. Вы пришли издалека и заслужили того, чтобы я всесторонне, со всех сторон! обслужил вас. Наконец-то я могу снова побыть хозяином заведения! Радость, преврати мне в кристаллы известняк моего порога!» И он бросился c ловкостью опытного служителя, всю жизнь занимавшегося постояльцами, за полотенцами, чтобы гости могли обсушиться.
Его дом до недавнего времени был гостиницей и, с точки зрения хозяина, продолжал оставаться гостиницей. При дневном свете на фасаде, повернутом к трассе, еще можно было прочитать написанное большими буквами, каждая буковка в полном порядке, название: «AUBERGE DE DIEPPE», а на трассе, пересекавшейся тут с другой, два щита-указателя: один, помощнее, сообщал «Дьепп 100 км», второй, в месте, от которого расходятся ножницами обе дороги, направлял в сторону «Шомон-ан-Вексен». Гостиница «Auberge de Dieppe» стояла на перекрестке этих двух дорог в одиночестве, без соседей. Осенью ее собираются сносить, отсутствие гостей объяснялось не только не прекращающимся и по ночам постоянным шумом от транспорта, были и другие причины, которые делали заведение нерентабельным и о которых можно прочитать в интернете: Auberge de Dieppe com., или как-то так.
И тем не менее это заведение, на перекрестке двух региональных дорог и без указания на часы работы, продолжало тайно оставаться вполне «дееспособным», по-прежнему открытым для посетителей и, по мысли хозяина, будет оставаться таковым вплоть до того самого утра, когда тут появятся металлические шары-бабы для сноса здания. Подвал, кухня, комнаты – все было готово принять кого угодно, и дверь в гостиницу не запиралась ни днем ни ночью. Эти двое промокших под дождем странника были у него, признаться, первыми с…, кто появился у него в доме и кто, как и положено гостям, нуждался в его услугах. Хотя нет: был еще кто-то, один, на одну ночь, вчера? позавчера? неделю назад? Может быть, хозяин уже потерял чувство времени? Или жил теперь уже в другом времени?
Так или иначе: в безвременье или в другом времени: весь первый этаж осветился ярким, при этом теплым светом ламп, над столами, небольшими и длинными, и превратился в зал, не слишком большой, и не слишком маленький, в самый раз, и не слишком сверкающий, с подобающими сумеречными уголками и затененными нишами. А в дополнение к этому полыхал, потрескивал, похрустывал, пощелкивал и гудел уже давно приготовленный огонь в опять же не слишком маленьком и не слишком большом, вполне подходящем по своим размерам камине (летом? камин? ну и что?), и стол, хотя и не из черного дерева и не из мрамора, но и не из фанеры и не из пластмассы, был накрыт, хотя на нем красовался не лиможский фарфор и не хрусталь из…, но и не…: все, как бывает только в старых, очень старых историях. «Только»? Означает ли это: в отличие от жизни? от реальности? Нет! И в жизни случалось, бывало, нечто подобное, время от времени, и как раз в самый нужный момент, и в реальности, и только так жизнь стала в дополнение ко всему прочему происшествием, событием, и действительность происходила в действительности и была самой действительной действительностью. По крайней мере, у меня, пытающегося здесь не столько пересказать историю, сколько предсказать ее, для тех, кого это касается, такие события, как те, что происходили в «Auberge de Dieppe», на протяжении моей жизни, правда, не слишком часто, хотя и не слишком редко – в не такие уж редкие благословенные времена – случались и/или преподносились мне снова и снова, вместе с относящимся к этому, предшествовавшим бедственным эпизодом, без грозы и бури, и точно так же они случались, как я определенно читал, у достаточно многих других предсказывателей, со времен Вольфрама фон Эшенбаха до моего, теперешнего времени, от Мигеля де Сервантеса Сааведры до Льва Толстого и, почему бы и нет, Карла Мая, от Рэймонда Чандлера и Жоржа Сименона до, почему бы и нет, Исабель Альенде, Зейна Грейя и Джерри Коттона.
Никто, ни один прохожий, не прошел той дождливой ночью мимо бывшей гостиницы, пристроившейся на треугольном пятачке, к пересечению двух больших магистралей. Но если бы кто-нибудь, какой-нибудь полузаблудившийся человек или просто ночной путник, очутился бы перед этим вытянутым домом, то при виде того, что открылось бы его взору за ярко освещенными окнами, сверкавшими снизу доверху и со всех сторон, у него тут же возникло бы желание зайти сюда.
Оба гостя помогли хозяину приготовить еду, открыть вино и подать все на стол; но поскольку мужчина то и дело, часто на полдороге, посреди коридора, на пути в кухню или обратно в зал, снова впадал в оцепенение, они взяли все в свои руки и заставили его, – не особо церемонясь, но он с удовольствием подчинился, – сесть вместе с ними; а под конец уже не он обслуживал их, а они его. Для них это было, кстати говоря, делом привычным, и он, и она умели справляться с этим, и им доставляло удовольствие обслуживать других. Относительно ужина скажем только: приятным дополнением к нему было то, что́ воровка фруктов и овощей походя насобирала в деревенских садах, хотя ее спутник даже не заметил этого; на некоторых полях обычные для Вексена зерновые, испокон века разводившиеся тут, уступили место появившимся здесь несколько лет тому назад бесконечным рядам зеленой фасоли, гороха и турнепса, в соответствии с директивами или чем-то таким, поступившими от неведомой далекой инстанции фермерам, сажавшим прежде рожь и овес; на гигантской площади, на бороздах, где раньше росли колосья, теперь круглились светлые луковицы, распространяя соответствующий запах, стоявший и над магистралями, а редкие, в основном средневековые фермы, каждая как отдельная деревня, маленькая боевая крепость, не связанная с обычными пикардийскими деревнями, были окружены морем петрушки – мириадами и мириадами пучков петрушки, хотя это только по виду была петрушка – в действительности целые моря кориандра. Для каких таких рынков предназначался этот лук и этот кориандр? Почитать в еженедельной сельскохозяйственной газете.
