В Европе раздавались возгласы возмущения, когда стоны жертв достигли ушей западного мира, но ни одна держава не посмела вмешаться достаточно энергично; отправить экспедиционный корпус на турецкий берег означало бы развязать европейскую войну, и потому все мешкали.
Армяне на чужбине содрогнулись от негодования и обратились с протестами к Парижу, Лондону, Женеве и Вашингтону. Некоторые армяне в самой Турции объединились с молодыми людьми из Соединенных Штатов и в отчаянии решили дать выход гневу и помочь соотечественникам силой оружия добиться европейского вмешательства. Летом 1896 года они захватили Османский банк в Галате и удерживали его, сопротивляясь турецкой полиции и армии.
Увы, эта попытка достучаться до европейцев открытым актом неповиновения оказалась напрасной, и в своей ярости султан приказал продолжать расправы с еще большей жестокостью. В самом городе Константинополе на глазах у послов было убито 10 тысяч армян.
Однако в 1909 году для истерзанного народа как будто забрезжил далекий луч надежды. Османская империя поддержала младотурок и осадила султана в его дворце, хотя за девять месяцев до этих событий он согласился на конституцию. Абдул-Хамида насильно убрали из дворца Йылдыз и посадили под замок в Салониках. Вся Европа возрадовалась, хотя наказание было слишком мягким для убийцы, и армяне уповали на то, что их страдания прекратятся, ведь разве они не сотрудничали с младотурками и не дали достаточно доказательств своей верности Турецкой либеральной партии? Армянская доля населения, которая столь много сделала для успеха революции, имела все права на то, чтобы пожать плоды своего самопожертвования.
Этот, казалось бы, рассвет свободы вызвал безумное ликование по всей Турции; мусульмане, христиане и иудеи давали выход самым искренним выражениям взаимной дружбы. Священники и улемы обнимали друг друга на улицах под восторженные крики толпы. Европа поддержала либеральное движение и прислала опытных людей, чтобы направлять шаги новообразованного комитета партии «Единение и прогресс», которая оказалась на коне в результате этих событий. Кроме того, из Европы хлынули средства на помощь комитету в выполнении его планов по модернизации Турции.
И вновь увы! Еще до того, как Абдул-Хамид сошел со своего трона, младотурки отплатили армянам за верность бойней в Адане, которая положила начало ряду самых чудовищных преступлений за всю историю человечества.
Армяне были лишь орудиями в руках жаждущих власти головорезов, которые, как только они захватили бразды правления и почувствовали собственную силу, уже не имели причин скрывать свой панисламизм и ненависть к чужакам. Не обладая ни хитростью, ни дипломатичностью султана, которого они только что сбросили с трона, эти деспотичные революционеры твердо решили продолжить кровавую работу Абдул-Хамида и уничтожить всех немусульман империи, и если они и думали о каких-либо реформах, то только о таких, которые позволили бы устранить любое вмешательство Европы в их дела и положить конец капитуляциям. «Мы мусульмане, – сказал один высокий чиновник из младотурок, – и между нами и неверными не может быть ничего общего. Империя ислама – наше наследие, она будет достаточно огромна, чтобы позволить нам разорвать всякие связи с христианами». И еще он добавил: «Мы будем жить в мире со всеми, кто встанет на нашу сторону».
Однако младотурками двигал не собственно панисламизм, а пантюркизм, в своем роде мусульманский национализм, еще более нетерпимый к чужакам, чем доктрина Абдул-Хамида, ибо его приверженцы считали только турецкий народ способным на какой-либо прогресс и потому превосходящим арабов, персов, египтян и индийцев. Перечисленные народы пантюркизм рассматривал как неспособные к развитию, они были всего лишь слуги неверных. Пантюркизм вручал верховную власть над 300 миллионами мусульман в мире «Единению и прогрессу» и предполагал изгнать из страны или истребить всех неверных, живущих на огромной территории мусульман. Короче говоря, это было новое издание доктрины Мухаммеда ради блага банды, обезумевшей от жажды власти, самоугождения и нечестивого обогащения – империализма в его самой деградировавшей форме.
Естественно, армяне, будучи союзниками младотурок в дни, когда они вели «общую борьбу», совершенно иначе представляли себе возрождение Турции, и их прямой и верный либерализм был совершенно противоположен планам пантюркистов, как только они захватили власть в свои руки. Эта противоположность взглядов стала приговором для Армении, и, чтобы быть последовательными, младотурки включили в число жертв запланированной чистки всех немусульман империи.
Хозяевами Турции после 1913 года стали Талаат-паша и Энвер-паша, два авантюриста невразумительного происхождения, ибо Талаат-паша в 1908 году был всего лишь мелким служащим почтового отделения в Константинополе, а Энвер-паша – капитан-адъютантом в Салониках. Первый в общих чертах изложил, какие акты терроризма следует применять для проведения в жизнь их внутренней политики; второй представлял вооруженную силу партии. Талаат-паша полагался на турок, а Энвер-паша – на немцев. Талаат-паша отдавал приказы о резне, Энвер-паша их исполнял. Что касается нового султана, преемника Абдул-Хамида, то его имя ни к чему даже упоминать, потому что он не правил. Младотурки придумали воображаемую папку с документами и объявили, что она существует, но никому не показали, – с документами о преступлениях, вмененных ими армянам, которые, по их словам, виновны в подрывной деятельности и государственной измене. Затем, в силу этих недоказанных обвинений, они приступили к исполнению смертного приговора, вынесенного Талаат-пашой.
За исключением убийств в Константинополе, при Абдул-Хамиде резня проводилась несистематически. Султан предоставлял решать вопросы о деталях своим подчиненным. Талаат-паша, однако, пошел дальше; под руководством Энвера, долго прожившего в Берлине, и, может быть, других советников, еще лучше знакомых с методами европейской администрации, он превратил массовые убийства в государственную службу.
Из-за войны, только что объявленной державам Антанты, всех молодых христиан империи призвали в строй, но не отправили на фронт. Их разделили на группы по несколько сотен человек и использовали для строительства и ремонта дорог; потом, после окончания работ, многие из них были казнены.
Города и деревни, в которых остались одни старики, женщины и дети, неспособные ни к какой обороне, заняли войска. Большинство мужчин и юношей были убиты, а оставшимся приказали построиться в колонны по 1–2 тысячи человек и отправляться в изгнание. Эти формальности сопровождались призывами принять ислам, а также всевозможными актами насилия со стороны солдат. Имущество выселенных жителей распределялось между мусульманами или продавалось им за бесценок.
Колонны отправились в путь под конвоем солдат и курдской кавалерии, которые по дороге предавались всем мыслимым и немыслимым зверствам, убивая, кого заблагорассудится, и продавая женщин в рабство в городках и деревнях, через которые они проходили по пути.
Даже такие продажи проводились методически. В каждом городе женщин и юных девушек выстраивали перед конаком (правительственным зданием) и предлагали покупателям; на следующий день остаток колонны продолжал путь. Многие несчастные, изможденные усталостью и голодом, падали на обочинах; в большинстве своем они уж больше не поднимались, и удар штыка или копья прекращал их страдания.
