Перестройка затронула не только дом, но и его окружение; для новой холодильной камеры пришлось убрать соседние строения, перепланировать сад. «Соседними строениями были конюшня бывшей почты. Домашняя прачечная и сарай для инструментов, над которым находилась голубятня. „Польским бардаком“ называл отец эти старые, немного обветшалые постройки. Но он долго не трогал их – вероятно, потому, что они напоминали ему о собственном крестьянском прошлом в Раковице. <…> Все это сравняли с землей за неделю. Сначала перебили голубей, затем снесли конюшню, сарай и домашнюю прачечную. <…> А через три месяца там, где раньше хранилась конская упряжь, где грели каменную чашу для стирки белья, где стояла оцинкованная ванна, в которой мы мылись, появилось своего рода складское помещение, выкрашенное в серо-голубой цвет, с толстой дверью, закрывающейся на винтовой запор, из которой шел холодный пар, когда ее открывали. Инвестиция себя оправдала, холодильник давал отцу преимущество перед конкурентами» (76–79).
Значительные усилия по подъему хозяйства и инвестиции в будущее сочетаются здесь со стиранием из памяти тайн и злоключений, с реликтами прошлого и воспоминаниями. История, которая слоями накапливалась тут, подверглась расчистке и уступила место сооружению, имеющему гигиеническое назначение и служащему по иронии судьбы целям консервирования. Чтобы мясо хранилось дольше, пришлось избавиться от следов истории. Ценой социального и экономического подъема стала утрата собственного прошлого; эту цену платят охотно, ибо она помогает исцелить тайную семейную травму.
Бонн – музеализация временной столицы
Историческим считается не только то, что выглядит особенно древним и производит особое впечатление своим внешним видом, но и то, что сделалось бесполезным и потому принадлежит к безвозвратно ушедшей эпохе. К подобной группе объектов вроде заброшенных промышленных сооружений (например, бывших шахт в Рурской области) относится и правительственный квартал в Бонне. Здесь произошел конфликт между «homo conservator» и «homo faber/oeconomicus», то есть между защитниками памятников культуры, с одной стороны, и бургомистром, а также муниципалитетом, с другой. Город заинтересован в реализации новых строительных программ, поэтому части старого правительственного квартала оказались под угрозой сноса. Но защита памятников культуры призвана, по мнению «консерваторов», сохранять «свидетельства истории», хотя следует заметить, что история далеко не всегда эстетична. Охранная зона в правительственном квартале действительно совершенно невыразительна. Строительство велось здесь без больших финансовых затрат и стилистических амбиций
[481], она не отличается от обычных городских районов, не имеет ни примечательной архитектуры, ни интересного пейзажа. Что же тут заслуживает сохранения? Исключительно историческая ценность квартала в качестве свидетельства своего времени. Правительственный квартал запечатлел собой полувековой период становления западногерманской демократии, по праву считаясь важной ареной выдающихся политических и исторических событий, своего рода «топографической картой демократии», уникальным местом с ореолом мировой известности, в общем «удивительнейшей столицей среди всех наиболее значительных предместий мировой политики»
[482]. Бонн, бывший некогда резиденцией курфюрста, был разрушен во время войны на 70 %. На Бонне характерным образом отразилось послевоенное восстановление немецких городов, когда строили «быстро, дешево, без особой фантазии». Начальные годы республики запечатлены «бараками», типовыми постройками, которые спешно возводились в 1949–1950 годах по методу деревянно-металлических конструкций сроком на пятнадцать лет; всего уцелело три таких объекта. Они служили временными административными зданиями, которые подчеркивали временный характер начального периода Боннской республики. Из реликтовых объектов тех лет сохранился, например, газетный киоск напротив здания бундесрата, которое было некогда одним из центров политической власти. Уже полвека газетный киоск находится в частной собственности. По мнению защитников исторических памятников, перенос киоска проблему не решит, «ибо лишь на своем месте напротив „высокого собрания“ этот уникат сохраняет свою значимость в качестве свидетельства истории». Безыскусность, невзрачность, временный характер объяснялись не только трудностями тех лет. Эти качества имели программный смысл. Во-первых, немцы не могли себе позволить тогда репрезентативного величия. Архитектурный монументализм был под запретом. Ханс Швипперт, боннский архитектор и поборник новой стилистической сдержанности, охарактеризовал внутренний дизайн пленарного зала бундестага следующими словами: «Никаких заимствований у репрезентативности прошлого, нужна только легкость, которая ничего не скрывает»
[483]. С другой стороны, пятидесятые годы были настроены весьма враждебно к долгосрочному планированию, ибо плановость считалась признаком тоталитарных режимов
[484]. Немыслим более сильный контраст, чем он был между грандиозными архитектурными фантазиями Гитлера и его главного архитектора Шпеера, которые отчасти удалось реализовать (к этой теме мы еще вернемся), и правительственным кварталом в Бонне с его демонстративной рациональностью, скромностью и невзрачностью. Это во всех отношениях подчеркивало временный статус столицы. Характерная «неисторичность» пятидесятых и шестидесятых годов стала наиболее знаменательной чертой этой столицы (что, разумеется, не означает, будто у этого города-курорта и города-резиденции нет собственной истории!). Парадокс состоит в том, что это неисторическое место благодаря переносу столицы в Берлин, что было решено сделать в июле 1991 года и осуществлено в 1999-м, стало историческим. Вопрос о том, получит ли Бонн свое признание в этом качестве или нет, пока остается открытым. Сейчас перестройка Бонна идет полным ходом, поэтому голосам защитников памятников истории трудно привлечь к себе внимание. Эра «New Economy» дошла и до Бонна. Речь идет не только о сооружении зданий «Телекома» и конгресс-центра. В 2000 году начато строительство «Почтовой башни», самого высокого небоскреба в земле Северный Рейн-Вестфалия, который будет на треть выше «Длинного Ойгена». Бонн собирается изменить свой силуэт и свой профиль, ведь, как известно, исторический облик города можно разрушить не только устранением каких-то элементов, но и их добавлением.
Берлин – город как палимпсест
Бонн, который готовится к своей новой роли исторического места и музея под открытым небом, был во всех отношениях антиподом метрополии с ее традициями, пафосом, чувством собственного достоинства и историей. Все это наверстывается ныне Берлином после полувековой абстиненции. Если Бонн заявлял о себе отказом от национального, то Берлин демонстрирует национальное во всем своем величии. При этом нация хочет быть не только чем-то воображаемым, она стремится к яркой репрезентации посредством идей, мифов, нарративов и, не в последнюю очередь, посредством архитектурного облика новой столицы. Ничто так не выражает сейчас изменение исторического сознания и растущую потребность в истории, как архитектура обоих городов и отношение к ней.
