Борьба за новый центр
Борьба за историческую политику, осуществляемую в Берлине, не ограничивается работой над упомянутыми архитектурными сооружениями, которая велась в канун нового тысячелетия. Если в Бонне обсуждаются вопросы консервации, связанные с его прежним статусом временной столицы, то Берлин, прощаясь со своим временным статусом, настраивается на новое будущее. Планирование будущего предполагает, что необходимо делать инвестиции в вечность и далекие перспективы, поэтому ведется не только широкомасштабное новое строительство, но и дорогостоящая работа по реставрации и реконструкции. Строительные краны стали символом Берлина, который обновляет свой облик, примеряя на себя имидж глобальной метрополии. В 1998 году на Потсдамской площади возвысился «Новый Голливуд» Берлинской республики, появилась внеисторическая зона в стиле хай-тек, отданная современному бизнесу, потребительской культуре и развлечениям. Вальтер Ратенау некогда предсказывал, что если нацисты придут к власти, то Потсдамская площадь вскоре превратится в пустырь с выгоном для овец. То, что могло бы показаться идиллической картинкой, на самом деле было апокалиптическим пророчеством. Ратенау почти угадал послевоенную реальность: в те годы, когда Берлин был разделен, на этой площади перерабатывались руины разрушенных зданий. О том, как выглядела Потсдамская площадь, можно судить по кинофильму Вима Вендерса «Небо над Берлином», где среди руин, запустения и строительного мусора появляется новый Гомер как последнее воплощение памяти этого места.
На нынешних стройплощадках опять противостоят друг другу «homo conservator» и «homo investor», как это происходит, например, в романе Нормана Олера с лаконичным названием «Центр» (2001). Он повествует о подлежащем санации здании в квартале Хакешер Маркт, где появляются призраки прошлого. «Представь себе, ты производишь необходимые земляные работы и вдруг натыкаешься на нечто весьма неаппетитное. На борцов Сопротивления. Тут же начинаются дискуссии, а этого не хотят те, кто здесь вкладывает деньги». Сам инвестор добавляет: «Отсюда и возникает идея полной расчистки – чтобы избежать проблем с фундаментом»
[491]. Борьба за центр Берлина разгорелась давно. Она идет не только между инвесторами и консерваторами, в ней все больше участвуют теоретики и практики символической и исторической политики. Наглядным символом этой борьбы служит проект по воссозданию Городского дворца
[492].
Восстановление и реконструкция
Слово «восстановление» звучит сегодня совсем иначе, чем это было в период послевоенной модернизации. Речь идет уже не о развитии инфраструктуры и не о решении первоочередных проблем жизнеобеспечения, а о вопросах национального самовосприятия. В конце концов, после сорока лет временного разделения страны приходится возвращать ей то, что было утрачено, – ее столицу. Конкретная постановка проблемы выглядит сегодня уже не в виде вопроса «снос или консервация?», а в виде альтернативы «сохранение status quo или реконструкция?». Необходимо найти место не для нового будущего, а для исторической памяти. От историзма XIX века эта опция отличается тем, что прошлое возвращают в настоящее уже не стилистическими цитатами, как это сделано репрезентативными зданиями на венской Рингштрассе, а посредством миметической реконструкции отдельных исторических сооружений. Место для реконструкции этих утраченных сооружений обычно не пустует, поэтому приходится принимать решение о судьбе других исторических зданий. Подобные вопросы актуальны не только для центра Берлина, но и для других немецких городов, в частности для Дрездена и Лейпцига. В Дрездене, например, обсуждают, что делать с площадью Ноймаркт, чтобы объединить ее в барочном стиле с восстановленным храмом Фрауэнкирхе. Если план реконструкции Дрездена, где в центре города пустовало необходимое пространство, предусматривал возможность «пожертвовать» лишь пристройкой к зданию полицайпрезидиума, то в Лейпциге пришлось делать выбор между новым университетом и взорванным в 1968 году храмом Паулинеркирхе. В Берлине, городе-палимпсесте, такие проблемы привели к дискуссии о консервации, сносе и восстановлении. Вопрос стоит о том, с каким объемом гетерогенной истории способен справиться город, каким из накопившихся здесь слоев времени следует отдать приоритет? Ведь история не только накапливает слои времени, она является пластичной массой, вид которой, если позволяют ресурсы, определяет современность.
Миллионы жертв войны, Холокоста, принудительных депортаций или бегства из родных мест нельзя воскресить, а вот камни можно сложить заново и восстановить разрушенное. Теория архитектуры проводит различие между копией, частичной реконструкцией, имитацией, восстановлением и реконструкцией. Под «восстановлением» подразумевается воссоздание архитектурного сооружения вскоре после его разрушения из сохранившихся элементов, а «реконструкцией» называется воспроизведение утраченного на основе визуальных, письменных или предметных источников. Нередко реконструкция как бы превращается в сознании населения «обратно» в оригинал, как это произошло, например, с историческим центром Мюнхена или с Оперой Земпера в Дрездене. Поколения, знавшие истинное положение дел, уходят; со временем реконструированное здание аутентифицируется само по себе
[493].
Примером подобной реконструкции служит исторический центр Варшавы, превращенный немцами в пыль и пепел. Он был реконструирован сразу после войны на основе ведутов, сохранившихся по иронии судьбы в коллекции именно Германа Геринга. Реконструкция являлась здесь символом Сопротивления; она стала зримым свидетельством национального самоутверждения, противостояния немецким разрушителям. В качестве примера восстановления можно назвать Фрауэнкирхе в Дрездене, руины которой сохранялись в ГДР как официальный монумент (в отличие от колокольни церкви кайзера Вильгельма), призванный напоминать в годы холодной войны о бомбардировке города западными союзниками. Совместными усилиями англичан и членов немецкой гражданской инициативы, учрежденной в 1989 году, памятник ненависти и укора был превращен в мемориал скорби и примирения
[494]. Подлинные строительные материалы, сохраненные в результате длившегося семнадцать месяцев тщательного разбора развалин (8390 фрагментов фасада и 91 500 фрагментов задней стены), были вмонтированы в стены восстановленного здания. Благодаря различному цвету старого и нового камня вкрапления заметны и даже подчеркнуты. В данном случае руины, так глубоко связанные с историей города, не исчезли; восстановление стало средством рассказать эту историю по-новому. Нетипичным для обоих примеров является то, что варшавская реконструкция осуществлялась сразу вслед за разрушением, а дрезденское восстановление состоялось лишь спустя полвека.
