Берлинский Городской дворец, построенный в 1443 году, является почти ровесником самого города; собственно говоря, с него и начался Берлин. Первоначально это был замок-бург, на месте которого появился дворец. Около 1770 года Андреас Шлютер превратил его в самый большой архитектурный комплекс в стиле барокко на европейской территории севернее Альп. В XVIII и XIX веках к нему присоединилась часовня, над ним возвели купол.
9 ноября 1918 года Карл Либкнехт провозгласил с балкона Городского дворца создание Свободной социалистической республики. Он сказал: «Владычество Гогенцоллернов, которые веками жили в этом дворце, закончилось. Ныне мы провозглашаем Свободную социалистическую республику Германии!»
3 февраля 1945 года берлинский Городской дворец был разрушен при бомбардировке.
9 сентября 1950 он был снесен. Вальтер Ульбрихт, генеральный секретарь СЕПГ заявил: «Центр нашей столицы, Люстгатен и территория, которую занимает разрушенный дворец, должен стать местом проведения массовых демонстраций, выражающих волю нашего народа к борьбе и созиданию».
В 1976 году на месте берлинского Городского дворца возник Дворец Республики; исторический балкон, с которого выступал Карл Либкнехт, был вмонтирован в соседний фасад здания правительства ГДР, построенного в 1964 году.
3 февраля 2005 года, когда отмечалась шестьдесят первая годовщина разрушения берлинского Городского дворца в результате бомбежки, Ангела Меркель заявила в своем публичном выступлении о решении восстановить дворец.
Продолжилась история преимущественно в интернете. На странице гражданской инициативы, которая ратует за восстановление Городского дворца, размещены виртуальные изображения и тексты, где, в частности, говорится: «Перед нами захватывающий своей мощью и монументальностью образец своеобразного северогерманского барокко, который достойно выдерживает сравнение с воздвигнутым Микеланджело римским собором Святого Петра и парижским Лувром. Он доминирует в центре Берлина, на площади, облик которой он формирует, на улице, которая к нему ведет, в старом Берлине, став символом Берлина для тех, кто хотел бы видеть воплощенное прошлое Берлина». «Прошедшее будущее» – так называется одна из книг Райнхардта Козеллека. Ныне здесь идет борьба за будущее определенного прошлого.
Центр Берлина, говорится далее на интернет-портале гражданской инициативы, обретает новое содержание благодаря концепции использования Городского дворца, утвержденной бундестагом 4 июля 2002 года. В восстановленном дворце разместятся Гумбольдтовский форум, комплекс научных учреждений и музейных коллекций, помещений для проведения научных симпозиумов и публичных дискуссий. Городской дворец призван стать мировым центром глобального знания, который будет работать под девизом «Весь мир – в центре Берлина». Открытие Музея Боде после реставрации в конце 2006 года дало определенное представление о роскоши кайзеровской эпохи, но это было только начало большого плана, который предполагает, что обе коллекции (музейного острова и Гумбольдтовского форума) объединятся в Городском дворце, «в центре Берлина, в центре Германии, и это будет великолепнее, чем парижский Лувр».
Таким образом, свежеиспеченная нация вступает в символическое соперничество с Францией (Лувр) и Италией (собор Святого Петра). После долгих лет сдержанности ФРГ стремится позиционировать себя в качестве «европейского игрока» (European player). Германия, имеющая негативную репутацию на мировой исторической арене из-за Второй мировой войны, Холокоста и Берлинской стены, хочет с помощью берлинского Городского дворца набрать весомые символические очки в сфере культуры. Демократическая страна не может позволить себе похвастаться, как это делают империи, величественными репрезентативными сооружениями; их место занимают культурные учреждения вроде нового Музея Гуггенхайма в Бильбао или старого Городского дворца в Берлине. Нельзя не заметить определенной гигантомании в рекламных текстах, где говорится о комплексе «всемирного значения, посвященном европейской и неевропейской культуре, искусству и науке». Здесь обращает на себя внимание противоречие между внешним обликом и внутренним содержанием: если архитектура символизирует национальное величие и полна имперского блеска, то ее назначение служит не саморепрезентации новой нации, а международному сотрудничеству, изучению иных культур в духе энциклопедистов эпохи Просвещения. Новый Берлин видит себя метрополией, где происходит взаимопонимание народов посредством искусства, культуры, истории и науки. Не только на Олимпийском стадионе и в фан-зоне футбольных болельщиков, но и в реконструированном Городском дворце весь мир должен чувствовать гостеприимство радушных хозяев.
В силу исторических причин любое строительство становится актом разрушения, пишет Герман Люббе
[502]. Парадоксальным образом это относится и к проектам восстановления исторических зданий вроде Городского дворца. В соответствии с большим планом реконструкции здесь должны были исчезнуть главные символы Восточного Берлина, бывшей столицы ГДР, а вместе ними и ее сорокалетняя история. Поэтому дебаты о Городском дворце являются наиболее символичными из множества нынешних дискуссий об обновлении, сохранении или восстановлении прошлого. Эти дебаты служат не только частью демократического процесса принятия решений, но и очевидным признаком (вполне в духе Борера) растущего интереса к долгой немецкой истории. Новый взгляд на долгую историю ставит, в свою очередь, вопрос о том, что должно сохраниться от краткой истории ГДР и как относиться ко второй немецкой диктатуре, спустя полжизни всего лишь одного поколения после исчезновения ГДР и крушения коммунизма. О двадцативосьмилетней истории Берлинской стены с ее убийственной полосой отчуждения, давно закрытой новостройками и трамвайными линиями, теперь напоминают лишь несколько маркировок; существует и посвященный жертвам террора мемориал в Хоэншёнхаузене, бывшем комплексе зданий Министерства государственной безопасности, где теперь работает научно-просветительский центр с прежним секретным архивом, служившим инструментом политических репрессий
[503].
Но память о сорокалетней истории ГДР не может ограничиваться мемориалом, она должна сохранить что-то и из повседневной жизни граждан ГДР, которая тоже стала историей. Более молодое поколение жителей ГДР уже говорит: «Нет места, где они могли бы найти свое детство»
[504]. Найти его теперь можно разве что на блошиных рынках. Ведь блошиные рынки являются первой стадией культурного забвения; благодаря индивидуальному признанию ценности старых вещей, их коллекционированию или субкультурному воскрешению к жизни можно на время задержать процесс ухода или перехитрить его. Язык, вещи, ценности, ритуалы – все это бесследно ушло из быта, а теперь исчезают из облика города и архитектурные реликты этого прошлого – отчасти тихо в результате расчисток, обновлений, перепланировок, а отчасти шумно, под аккомпанемент ожесточенных споров. Присмотримся еще раз к аргументам обеих сторон.
