Не в последнюю очередь это объяснялось еще ощутимой болью пережитых страданий и связанной с ними историко-политической актуальностью темы. Что же было содержанием экспозиции? Она представляла историю, увиденную глазами жертв, но отличалась при этом от предшествующих выставок тем, что в центре внимания были не евреи, а сами немцы. Если на обеих выставках «Преступления вермахта» жертвы и преступники были четко разграничены и противостояли друг другу, то на выставке, посвященной принудительным депортациям, количество различных групп жертв и преступников значительно умножилось. Теперь на ней демонстрировались события, которые происходили до Холокоста, параллельно с ним или после него, частично пересекаясь друг с другом. Темы бегства, изгнания и депортации отражают полифоничность европейской истории насилия, в ходе которой от шестидесяти до семидесяти миллионов человек лишились своей родины, имущества, а зачастую родных, близких и собственной жизни. Принудительные депортации использовались уже после Первой мировой войны и распада многонациональных государств для создания новых (этнически гомогенных) национальных государств; с тех пор эти депортации стали символом ХХ века.
В отличие от Холокоста, где роли жертв и преступников четко разделены, тема изгнаний обнаруживает немцев как на стороне преступников, так и на стороне жертв. Выставка явилась симптомом смещения точки зрения на эту тему и расширения ее исторической трактовки, поскольку речь теперь шла о событиях и опыте, которые раньше игнорировались или маргинализировались официальным историческим дискурсом, то есть публичными историческими дебатами. Подобное изменение точки зрения шаг за шагом готовилось с конца девяностых годов; боннская выставка «Бегство, изгнание, интеграция» послужила важнейшим на настоящий момент шагом в данном направлении.
Перейдем еще раз через улицу от цейхгауза к Дворцу кронпринца и осмотрим вторую выставку о беженцах и депортации под названием «Вынужденный уход» («Erzwungene Wege»; 10 августа – 29 октября 2006). Выставка была организована «Центром против изгнаний», созданным Союзом изгнанных, которым руководит Эрика Штанбах, депутат бундестага от ХДС. Заявленная цель «Центра против изгнаний»: «мы хотим стать местом памятования и предостережения, хотим осудить изгнания и депортации во всем мире». Президент ФРГ сказал на открытии выставки: «Хорошо, что заинтересованная публика может увидеть в центре Берлина две выставки, посвященные теме изгнания»
[525]. Действительно, на протяжении семнадцати августовских дней график работы обеих выставок совпадал. Как объяснить это странное удвоение? В чем состоит сходство и различие обеих экспозиций?
Оба проекта рассчитывают на нечто большее, чем это делает обычная выставка. Они претендуют на то, чтобы стать постоянной экспозицией в Берлине на тему изгнания и депортации. Именно это имел в виду федеральный министр культуры Бернд Нойман (ХДС), когда, открывая боннскую выставку в Берлине, сказал, что она составит основу будущей постоянной экспозиции, которая займет свое место в столице и послужит «зримым свидетельством исторической политики в данном вопросе, о чем уже несколько месяцев говорят политики и что обсуждают СМИ»
[526]. Планируется дополнить мемориальный ландшафт Берлина (где уже существуют «Топография террора», мемориал Холокоста, вилла в Ванзе, памятники немецкому Сопротивлению и «Нойе Вахе») еще одним мемориалом, свидетельствующим о том, что беспримерные страдания, которым подвергли Европу немцы, обрушились отчасти и на самих немцев. Разумеется, продолжил Нойман, эти зримые свидетельства будут созданы не одной Германией, а вместе с Европейским сетевым центром памяти и солидарности, создание которого согласовано с представителями Польши, Венгрии и Словакии
[527].
Эрика Штайнбах также намеревалась создать в Берлине «зримое свидетельство» в виде «Центра против изгнаний». Эту инициативу выдвинули Союзы изгнанных – организации, которые сформировались в послевоенной Германии и превратились в историко-политическое лобби правого толка, грозившее своими сепаратистскими акциями стать активным носителем националистических настроений и реваншистских притязаний, несовместимых с новой Европой. Подобные настроения отчетливо просматриваются в книге отзывов для посетителей выставки «Вынужденный уход». Значительная часть написавших отзывы выражает недовольство тем, что Восточная Пруссия, Силезия и прочие земли немцев, а также их имущество оказались отнятыми и их не собираются возвращать, а это, дескать, вопиющая несправедливость.
Хотя обе выставки документировали вину и самих немцев за их изгнание и депортацию, экспозиции значительно различались. Боннская выставка оценивала общее количество изгнанных в 60–80 млн человек и рассматривала эти события в более широком хронологическом контексте – от их предыстории до интеграции беженцев на Западе; экспозиция «Центра против изгнаний» давала более высокую оценку: 80–100 млн беженцев. Эта выставка также избрала общеевропейский контекст, однако в него без всяких пояснений включены совершенно разные события немецкой истории, такие как жесткие формы «колонизации» в Польше, уничтожение целых этнических групп (например, евреев), переселение «этнических германцев» (Volksdeutsche) и «стихийные» принудительные депортации после 1945 года. Проект, осуществленный по инициативе Эрики Штайнбах, вызывает опасения, что за сравнительным европейским взглядом на события скрывается новый национальный подход к истории со смещением координат в немецкой исторической политике. Возникает вопрос, который, говоря прямо, можно сформулировать так: должны ли принудительные депортации потеснить Холокост в качестве символа цивилизационного разлома в ХХ веке? Как следует увязать эти события в исторической памяти? Напряжение, обусловленное конкуренцией двух выставочных проектов, связано с конфликтом вокруг смещения акцентов и с новой организацией исторического сознания. Идет ли речь о дополнении или же о пересмотре наших представлений об истории? Президент ФРГ Йоахим Гаук, открывая выставку «Центра против изгнаний», ответил на это следующими, вполне недвусмысленными словами: «Сознание нашей вековой вины сделалось частью немецкой идентичности, поэтому нации уже не грозит национализм из-за того, что она вспоминает о собственных жертвах»
[528].
Три основные формы исторической репрезентации: нарратив, экспонирование, инсценирование
Вслед за обзором исторических выставок последних тридцати лет речь пойдет о более общих вещах, а именно о формах музейной, медийной и инсценированной репрезентации прошлого. Каким образом, какими средствами и в каких форматах репрезентируется история? Я различаю три основных способа репрезентации, в основе которых лежат соответственно различные структуры упорядочивания знаков: нарратив, экспонирование и инсценирование. После некоторых понятийных разграничений и пояснений во второй части главы будут приведены примеры указанных способов репрезентации и охарактеризованы их особенности, возможности и проблемы.
