Юбилейные и памятные даты отмечаются не только с помощью выставок, они дают повод для перформансов с живыми исполнителями. Здесь я вновь хочу вернуться к битве под Йеной и Ауэрштедтом. Уже упомянутая йенская инициатива была не единственной формой коммеморативного обращения к этому событию. Мои разыскания в интернете показали, что в этих местах состоялся еще один исторический перформанс. 14 октября была в пятый раз устроена историческая реконструкция сражения на поле битвы между населенными пунктами Каспеда, Лютцероде и Клозевиц. Более 1200 членов различных военно-исторических обществ из пятнадцати стран приняли участие в этом «уроке истории». Отмечено присутствие более 15 тысяч зрителей, которым диктор давал сопроводительные пояснения на немецком, английском и французском языках. В интернете выложены фотографии, запечатлевшие несколько сцен этой реконструкции, впервые устроенной в 1986 году. Импульсом для подобных проектов исторического инсценирования, пользующихся немалой популярностью, послужила американская концепция «живой истории» (living history). Она преследует просветительскую цель пробуждения интереса к истории посредством реконструкций, которые устраиваются музеями с участием живых исполнителей для воссоздания исторических бытовых картинок или эпизодов Войны за независимость.
Спустя две недели, 28 октября 2006 года, продолжение йенской и ауэрштедтской реконструкции состоялось в Берлине. Император Наполеон самолично вместе с двумя сотнями солдат своей армии прошел через Бранденбургские ворота до Парижской площади, где ему вручили ключи от города. Эта реконструкция была первым перформансом, который организовали совместно Городской музей Берлина и общество «Historiale». Роль Наполеона исполнил тридцатисемилетний американец Марк Шнайдер, уже несколько лет игравший ее на исторических фестивалях и на телевидении. Он участвовал в похожих исторических реконструкциях, которые состоялись в 2003 году в Ватерлоо, Аустерлице, Морманте, Холлабруне и Йене. Шнайдер, сам будучи историком, работает в одном из американских музеев «живой истории», поэтому он с убежденностью говорит о популярности этой концепции: «Одно дело читать об истории в книгах и совсем другое переживать ее. Реконструкции позволяют испытать самому, что делали другие, как они страдали и чего добивались»
[554].
Эти примеры свидетельствуют, что с понятием «инсценирование истории» связан новый феномен, который, отличаясь от исторических выставок или кинофильмов, видимо, приобретет в будущем большее значение. Очевидно, что историческая реконструкция, где присутствует Наполеон, относится к достаточно далекому и исторически завершенному прошлому. Захват Берлина французами, побудивший Фихте выступить с крайне националистической «Речью к немецкой нации», перестал быть немецкой травмой. Немцы теперь способны как бы перейти на сторону противника и идентифицировать себя с американским Наполеоном. Прежняя немецкая травма превратилась в европейский фестиваль, где участвуют вдобавок американцы с канадцами. А вот сражения Первой мировой войны еще не годятся для подобных инсценировок. Напротив, инсценирование недавних исторических травм совершенно непозволительно. Никакой исполнитель роли Гитлера не сможет пройти с отрядом СА через Бранденбургские ворота в ознаменование годовщины 30 января 1933 года, как никто не станет устраивать парад в честь 12 марта 1938 года на венской Площади героев. Для перформанса в духе «живой истории» подходит далеко не всякое историческое событие, а лишь такое, страсти по которому улеглись, а само оно стало пригодно для увеселительного зрелища и свободно от конфликтного потенциала.
Приведу еще два примера, связанные с Веной и Берлином. Летом 2005 года на венской Площади героев был реализован арт-проект «25 peaces», в рамках которого на площади были разбиты шестьдесят огородных участков, за которыми ухаживали на протяжении трех месяцев. Это было сделано спустя шестьдесят лет после освобождения Вены в память о ее голодавших жителях, которые использовали любой клочок земли, чтобы как-то прокормиться. «Этот несколько странный проект адресовался прежде всего молодому поколению, чтобы в игровой форме причастить его к национальной памяти. Обращался он и к тем людям, которые не слишком интересовались историей Австрии»
[555]. Впрочем, удалось ли таким образом заинтересовать молодежь историей, остается сомнительным.
В Берлине осуществляются и другие арт-проекты в стиле «живой истории». Здесь можно, например, снять квартиру по адресу Моабитштрассе, 60, где с 1968 по 1969 год обитала знаменитая «Коммуна № 1». Интерес к ней поддерживался тогдашними коммунарами и нынешними звездами шоу-бизнеса Райнером Лангхансом и актрисой Уши Обермайер, которые постоянно выступают на телевизионных ток-шоу. Подогрела этот интерес и экранизация автобиографии Уши Обермайер «Моя будущая жизнь». Таким образом, интерес к истории связан не только с великими правителями из прежних эпох или крупными сражениями, но и с культом звезд шоу-бизнеса
[556].
Глава о формах репрезентации истории привела нас от Барбароссы и Магдебургского всадника к Райнеру Лангхансу и Уши Обермайер. Приведенные примеры инсценирования истории (в широком и узком смысле этого понятия), их многочисленность и разнообразие позволяют сделать общий вывод: новый интерес к истории выходит не только за пределы университетских аудиторий и семинаров профессиональной историографии, но и за стены музеев и рамки исторических выставок. История завоевывает публичное пространство, что подтверждается количеством новых музеев, созданных в восьмидесятых годах. За это десятилетие их число возросло вдвое. Если раньше цех профессиональных историков ориентировался прежде всего на слово и текст, то теперь он вынужден работать во все более усложняющемся медийном ландшафте. С окончанием монополии профессиональной исторической науки история становится ныне достоянием расширяющейся группы специалистов: к профессорам добавились политики, кураторы выставок, активисты гражданских инициатив и исторических мастерских, кинорежиссеры, художники, инфотейнеры и организаторы массовых зрелищ. Это не значит, что сфера деятельности историков сужается. Напротив, они остро необходимы во всех исторических проектах, но теперь им приходится работать там вместе с другими. История перемещает центр тяжести из университетов на рынок культуры.
Вместе с тем это означает, что история становится важным фактором экономики. Культура и особенно история являются важным сегментом рынка в обществе знаний, досуга и впечатлений. Вслед за Дитером Лангевише мы можем говорить о «рынке истории»
[557]. Политики делают инвестиции в помпезность и престиж, а города и регионы инсценируют собственную историю, ведя конкурентную борьбу за привлечение туристов; широкая публика готова платить за открытое окно в прошлое, которое сулит развлечения и впечатления, знания и идентичность, а главное, дает иной взгляд на повседневную жизнь. Подобно тому как послевоенное общество с большим энтузиазмом занялось туристическими путешествиями, теперь оно увлечено путешествиями во времени, предлагаемыми большими историческими выставками. При этом сама выставочная деятельность значительно эволюционировала, формы презентации стали разнообразнее, интереснее и занимательнее, о чем говорит тот факт, что в среднем такие выставки ежегодно посещают 95 млн человек. То же самое можно сказать о визуальных медийных форматах от документального шоу до телефильма и большого кино, которые охотно берутся за еще не ушедшие из памяти исторические темы, чтобы оживить их, превратив в захватывающий рассказ, яркие образы и игру знаменитых кинозвезд. Сам исторический музей покидает музейное пространство, выходит за рамки теле– и киноэкрана, отправляясь на городские улицы и площади, на места реальных исторических событий, которые становятся сценой для дорогих постановок и массовых зрелищ.
