Можно говорить о двух видах внимания: один вид внимания порождается техникой, машиной; другой – присущ только человеку. Внимание машины имеет количественный характер. Машина иерархизирует информацию статистически, по количеству кликов, за счет этого она структурирует и внимание человека, чем в конце концов определяется, что именно будет найдено, а что нет. Внимание человека, напротив, отличается качественной природой. Вниманием генерируются задаваемый поисковый профиль и маршрут поиска по сети гиперссылок. Внимание человека руководствуется не частотностью, а критериями релевантности. В конечном счете лишь человек способен принять решение о том, что для него горячо или холодно, далеко или близко, интересно или скучно. Хотя память человека во все большей мере опирается на технические устройства и уже давно зависима от них, отождествлять память человека с ними все-таки нельзя. Человеческая память устроена иначе – в ней действуют образность, вербальные нарративы и свободные ассоциации. И еще нечто особое играет в ней существенную роль, а именно эмоциональный настрой, связанный с личным опытом, интуитивным предзнанием, переживаниями – короче говоря, с живой экзистенциальностью.
Есть и другие различия, не позволяющие отождествлять память человека и память машины. Технические накопители информации принципиально ненасытны, их мощность постоянно растет. Их задача – упаковывать информацию, тиражировать ее и распространять как можно шире. Технические средства коммуникации нацелены на то, чтобы связывать друг с другом все большее количество людей. Медиа, особенно электронные, обладают встроенной тягой к преодолению барьеров и границ.
Для памяти человека справедливо обратное. Память определяется тем, что ею исключается; она лимитирована всюду, где проводятся границы, где о них договариваются или где их переделывают. До сих пор ни одна содержательная дефиниция памяти не обходится без указания на ее дефицитарность. Под дефицитом здесь понимается не только недостаточность ее объема; гораздо существеннее необходимость отбора, что опять-таки связывает память с идентичностью, определенным кругозором, индивидуальной точкой зрения. Если полностью отказаться от представления о том, что забвение является организующим принципом памяти и присущей ему особой энергии, то утратятся контуры самого определения понятия «память». В постдефицитарной культуре может произойти драматическое увеличение количества информации, даже информационный взрыв, но произвольное расширение памяти невозможно.
Если задача электронных медиа состоит в том, чтобы тиражировать информацию и создавать все новые гиперссылки в глобальной сети, то функция памяти почти противоположна – речь о проведении различий и открытии новых горизонтов для поддержки индивидуальных и коллективных позиций. Медийная гиперструктура преодолевает эти ограничения памяти, устанавливая связи между социальными группами, нациями и культурами и создавая возможности для их реконфигураций. Глобальная память, если таковая вообще возможна, существует разве что в виде деятельности ЮНЕСКО, которая основывается на взаимных договоренностях и обязательствах. Отождествляя медиа и память, мы упускаем из виду, что память базируется на забвении, характеризуется дефицитарностью и тесно связана с идентичностью. Если же заменить понятие «память» такими понятиями, как «знание», «информация», «данные» и «архив», то картина коренным образом изменится, ибо эти понятия лишены соотнесенности с первичной энергией забвения.
Наибольшая часть утрачивается. Это древнее самоописание человеческой памяти оставалось до сих пор верным как для отдельных индивидов, так и для целых обществ или культур. Забвение действовало автоматически и незаметно, а памятование требовало значительных усилий. Для интернета также приходится изобретать все более новые и надежные технологии хранения информации. Иллюстрация датированной 1610 годом книги, где изображено облако, провидчески предсказывает появление нового способа хранения информации в виде так называемых облачных ресурсов (Cloud Computing). Мы уже не зависим от отказа жесткого диска собственного компьютера, поскольку можем воспользоваться внешними ресурсами «облака».
Если раньше основной проблемой было что и как сохранять, то с развитием интернета все более насущным становится вопрос что и как стирать. По мере увеличения доступности, поисковой обозримости, сортируемости и транспарентности информации принципиально расширились возможности работы с ней, что требует все более новых средств обеспечения надежности и защиты. Интернет не только организует наше внимание и выстраивает иерархию его приоритетов, но и сам нуждается в усиленном внимании к себе с нашей стороны. В настоящее время, целенаправленно стирая определенные данные, приходится осуществлять расчистку буйно разрастающихся информационных джунглей. Так реализуются индивидуальная воля личности и ее право, которые препятствуют тому, чтобы древняя мечта человека не кануть в безвестность не превратилась в кошмарную невозможность забвения.
Но не дано нам и избавиться от парадоксов забвения. Так, например, мы уже никогда не забудем, что испанцу, затеявшему процесс в Европейском суде, решение которого ознаменовало собой эпохальный поворот в информационной политике, некогда пришлось участвовать в принудительном аукционе, где продавалось имущество банкрота. Этот парадокс, на который еще в 1988 году указал Умберто Эко, получил название «эффекта Стрейзанд». Согласно немецкой Википедии, он подразумевает ситуацию, когда «попытка скрыть нежелательную информацию или устранить ее привлекает к ней повышенное публичное внимание, в результате чего достигается обратный эффект, а именно – данная информация становится известной гораздо более широкому кругу лиц. Эффект получил свое название по имени киноактрисы Барбары Стрейзанд, безуспешно пытавшейся взыскать через суд с фотографа Кеннета Адельмана и провайдеров Pictopia.com 50 млн долларов США за размещение на их сайте аэрофотоснимка ее дома, который находился среди 12 тысяч других сфотографированных домов на калифорнийском побережье. Но тем самым киноактриса сама установила связь между собой и снимком дома, что привело к тиражированию фотографий в интернете по принципу снежного кома.
Заключение
Наибольшая часть утрачивается – таков фундаментальный опыт устного традирования текстов и культурных практик, которые не стабилизируются жесткими ритуалами и особыми технологиями сохранения. Это наглядно отобразил еврейский писатель, лауреат Нобелевской премии Шмуэль Йосеф Агнон в хасидской легенде, воспроизводящей стадии постепенного забвения. Речь идет о магическом ритуале раввинов, с помощью которого они на протяжении четырех поколений испрашивали совет у Бога, для чего на особой лесной поляне разжигался огонь, произносились молитвы и исполнялось трудное «тайное дело на благо существ человеческих». Последний из раввинов оглядывается на череду утрат: «Мы больше не умеем разводить огонь, мы не знаем молитв, мы не помним места в лесу, но мы можем поведать историю». Легенда Агнона вновь подтверждает важность различия между частичным и полным забвением, совсем в духе святого Августина, который считал, что мы еще не полностью забыли то, о чем мы хотя бы помним, что мы это забыли. Гершом Шолем завершает приведенной хасидской легендой книгу об основных течениях иудейской мистики; этой книгой он воскрешает в научном дискурсе древнюю традицию для новой интеллектуальной жизни
[153].
