Книга Забвение истории – одержимость историей, страница 48. Автор книги Алейда Ассман

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Забвение истории – одержимость историей»

Cтраница 48

Радикальное различие между настоящим и прошлым возникает ныне и в ином виде. Мы переживаем сейчас переломный период в немецкой мемориальной истории Холокоста, когда его очевидцы, ставшие участниками дискуссии по поводу спора между Вальзером и Бубисом, постепенно уходят от нас, из-за чего необратимо теряется возможность в обозримом будущем вновь услышать живые голоса свидетелей. Что же изменится с уходом этого поколения? Историк Райнхарт Козеллек, сам принадлежавший к нему, задавшись этим вопросом, ответил на него так: «Со сменой поколений изменяется и рассматриваемый предмет. Насыщенное личным опытом настоящее прошлое очевидцев, переживших его, становится чистым прошлым, лишенным опыта пережитого. <…> Вымирающие воспоминания не только увеличивают удаленность прошлого, но и изменяют его качество. Вскоре будут говорить лишь документы, дополненные фотографиями, кинофильмами и мемуарами» [169].

Превращение настоящего прошлого в чистое прошлое Козеллек описывает как переход от живого исторического опыта к научному историческому исследованию: «Исследовательские критерии становятся более трезвыми, но, пожалуй, и более бесцветными, менее насыщенными эмпирикой, пусть даже это обещает прибавление объективности и познавательной силы. Личная моральная ответственность, скрытые защитные функции, выдвигаемые историками обвинения – все эти стратегии преодоления прошлого утрачивают свою политическую и экзистенциальную релевантность, они меркнут по сравнению с конкретным научным исследованием и аналитикой, занимающейся проверкой гипотез» [170]. Слова «бесцветными», «утрачивают» и «меркнут» характеризуют неудержимый процесс, в результате которого воспоминания отделяются от живого человека и переносятся на материальные носители. По мнению Козеллека, этот процесс неизбежно ведет к сайнтификации (онаучиванию). Согласно такой модели, история должна сначала «умереть» в умах, сердцах и телах тех людей, которых она затрагивает, прежде чем возродиться в виде науки. Пока эти люди живы, а вместе с ними живы их личные аффекты, притязания и возражения, научный взгляд на события рискует оказаться искаженным. Следовательно, объективность – это вопрос не только метода и критических стандартов, но еще и необходимости мортификации, отмирания, угасания личной причастности.

Однако нельзя отрицать, что сейчас происходит нечто совершенно противоположное сказанному Козеллеком. Холокост со временем не бледнеет и не меркнет; парадоксальным образом он становится для нас все ближе и явственней. Все чаще можно услышать: «Чем дальше уходит от нас Аушвиц, тем ближе делается для нас само историческое событие и память о совершенных преступлениях». Подобные высказывания свидетельствуют, что с растущим временным удалением этого события его экзистенциально-политическая значимость не только не уменьшается, но, напротив, заметно возрастает. Уже в 1983 году Герман Люббе обратил внимание на данный парадокс: «Позиция национал-социализма на горизонте прошлого приобретает для немцев все большую эмоциональную яркость, по мере того как сам национал-социализм все глубже погружается в этот горизонт прошлого» [171].

Следовательно, противопоставление субъективного, биографического опыта абстрактному, объективному научному знанию оказывается несостоятельным. Ведь мы наблюдаем сегодня не самоустранение, а обострение проблемы памяти. Причем это обострение связано опять-таки со сменой поколений. Не только возникает цейтнот, требующий живых свидетельств от очевидцев, но и актуализируется вопрос нормативного характера: сохранят ли следующие поколения память о Холокосте и если да – в какой форме? Проблема памяти определяется переходом от «мягких», то есть диффузных и весьма различных биографических воспоминаний, к «жестким» формам организованной, коллективной коммеморации или, повторяя слова Нитхаммера, от «индивидуальной проработки опыта» к «культурному конденсату» [172].

История памяти

Ныне мы уже ушли от представления, будто память и история полярно противоположны. Идея этой противоположности обусловлена образом истории как абстрактного, объективного и надындивидуального поиска, которому противостоит память с ее живыми, то есть субъективно ограниченными и аффективно нагруженными воспоминаниями. Не отказываясь от данной оппозиции целиком, мы, однако, все более чутко воспринимаем многообразные взаимосвязи, наблюдаемые в серой зоне между историей и памятью. Книга супругов Митчерлих, появившаяся в 1967 году, продолжительное время оставалась первопроходческой работой в немецкой мемориальной истории национал-социализма. Смелую и остроумную постановку вопросов, которая характеризовала их книгу, позднее восприняли другие научные дисциплины, использующие собственный инструментарий. Немецкая мемориальная история давно стала междисциплинарным предметом. Наряду с множеством исследований психоаналитического направления [173] следует назвать прежде всего работы Лутца Нитхаммера и других исследователей «устной истории», опубликованные в семидесятых и восьмидесятых годах ХХ века, когда систематически изучались определенные регионы – например, Рурская область – на предмет сохранившихся устных воспоминаний о периоде национал-социализма [174].

Наряду с подобной историей в памяти ныне существует раздел науки история памяти, или мемориальная история, которая занимается эффектом последействия, то есть присутствием прошлого в индивидуальном, групповом и национальном сознании. Исторический опыт оказывает продолжительное воздействие в качестве материального и психологического фактора, будь то душевная травма, ментальный габитус, затяжная и нерешенная политическая проблема (Problemüberhang) или идеологический капитал. Подобное воздействие не просто продолжается – оно реконструктивно воспроизводится в перманентном процессе взаимосвязи настоящего с прошлым. Возникает взаимодействие между выбором исторических дат и возрастающей значимостью истории, или, говоря словами Этьена Франсуа, между «le choix et le poids de l’histoire» (между выбором и весомостью истории). Историография занимается теперь не только изучением истории, но и – в качестве отпочковавшейся научной дисциплины – постоянным исследованием самой историографии [175].

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация