Но вернемся к вопросу о коллективной вине и фотографиям из концлагерей. С тех пор мы не раз видели эти картины ужаса. Всякий, увидевший их впервые, будет помнить о них всю жизнь. Но в 1945 году эти фотографии смотрелись все-таки иначе, чем в последующие годы. И не только потому, что их первое обнародование оказало шокирующее воздействие. Решающую роль сыграло то обстоятельство, что в тот самый момент, когда немцы впервые смотрели на эти фотографии, весь мир смотрел на них самих. Смотрящие были сами объектом, на который смотрели другие; то, что видели немцы, они видели не просто coram publico (открыто, при всем народе), а coram globo (всемирно). Ключевая фраза Томаса Манна гласит: «Наш позор предстал теперь глазам всего мира». После долгих лет нацистского режима с его официальной секретностью и неофициальным отводом глаз от реальных событий глазам мировой общественности предстал немецкий позор. Немецкая травма – это травма стыда, а не травма вины. Чарльз Дарвин, первый создатель теории стыда, сформулировал сентенцию, которая отражает самую суть проблемы: «Мы краснеем не от самой вины, а от мысли, что другие считают нас виновными»
[316].
Опасения, что немцы станут новым народом-парией, как мы знаем, не оправдались. Федеративная Германия уже вскоре обрела политический авторитет и пришла к благосостоянию. Вместо международной изоляции состоялась интеграция в сообщество западных стран, ФРГ заняла прочное место в НАТО. Томас Манн, эмигрировавший с родины, не был готов принять мысль о «втайне хорошей Германии», он разделял американскую точку зрения на коллективную вину немцев, заразившись ее осуждением извне. Этого оставшиеся в Германии немцы ему не простили, он прослыл осквернителем собственного дома и считался персоной нон грата в широких кругах общественности, в том числе среди литераторов. Приведенный фрагмент из «Доктора Фаустуса» является не вполне точным описанием исторических событий, но аккуратной фиксацией психологического воздействия на немцев разговоров о коллективной вине. Роман Томаса Манна служит литературной иллюстрацией немецкой травмы.
Карл Ясперс: «Это ваша вина!»
Ритуал предъявления немцам их злодеяний охватывал не только тех, кто жил по соседству с местом преступления. Фотографии, изобличавшие кровавый режим, вскоре начали выставляться по всей Германии. Посредством фотоплакатов осуществлялось принудительное информирование немецкого населения, которое все еще пыталось отгородиться от неприятной правды. Нацистское государство официально засекречивало факты преступлений, в неофициальной сфере люди предпочитали сами отворачиваться от них, теперь же немцев заставляли смотреть на предъявленные им позорные злодеяния, причем происходило это на глазах мировой общественности. Тех немцев, которых не приводили на места преступления в Берген-Бельзене или Бухенвальде, обнародование страшных фотоснимков также поневоле присоединяло к коллективу очевидцев злодеяний.
В своих работах, богатых фактическим материалом, Дагмар Барноу и Корнелия Бринк изучили публичное использование документальных фотографий и кинофильмов, снятых в концентрационных лагерях
[317]. Информационная политика западных союзников по отношению к побежденной Германии содержалась в директиве № 1067, выпущенной Комитетом начальников штабов. В директиве указывалось, что за психологическими методами ведения войны, которые были актуальны до капитуляции, должна последовать «политика жесткости» по отношению к Германии. В частности, говорилось, что Германия оккупирована как побежденная страна, а не для того, чтобы освободить ее. Сама «политика жесткости» разъяснялась следующим образом: «Жесткость должна сменить ту комплиментарность, которая была необходима для психологической войны на период боевых действий. <…> Бескомпромиссная политика означает, что по отношению к побежденному народу следует проявлять сдержанность. Это требует от журналистики во всех публикациях и высказываниях точных фактов без излишней эмоциональности. Первые шаги программы перевоспитания (Reeducation) должны строго ограничиваться предъявлением немцам неопровержимых фактов, чтобы породить сознание вины Германии за войну, а также коллективной вины за преступления, совершавшиеся в концентрационных лагерях»
[318]. Тезис о коллективной вине, присутствовавший в процитированной директиве, был пересмотрен уже через неделю, ибо понятие «коллективная вина» не содействовало процессу демократизации, на который возлагались надежды, а, напротив, препятствовало ему. Тем самым тезис о коллективной вине немцев не принял форму официальной доктрины и не повлек за собой юридических последствий. Однако началась кампания фотоплакатов, задуманная как первый шаг программы перевоспитания. Подразделение психологических методов ведения войны (PWD – Psychological Warfare Division) организовало широкомасштабную информационную кампанию с помощью радио, громкоговорителей, листовок, газет и плакатов. В отличие от национал-социалистической пропаганды союзники делали ставку на «стратегию правды», используя аутентичные факты с их спонтанным эмоциональным воздействием, неотвратимо ведущим к признанию вины. Предъявление документальных фотоматериалов должно было послужить шоковой терапией, в результате которой, как предполагалось, коллективная вина немцев обернется коллективным покаянием
[319]. Дагмар Барноу пишет: «Не удивительно, что в самой композиции документальных фотоснимков столь важную роль играет мотив смотрения. Объектив фотографа видит группы немцев, которые по приказу смотрят на уложенные штабелями или длинными рядами трупы, здесь же стоят американские или британские солдаты, которые охраняют этот принудительный акт (взгляда, обращенного на совершенные жестокости), наблюдая за ним»
[320]. Корнелия Бринк так прокомментировала композицию документальных фотографий из освобожденных концлагерей, призванную произвести необходимое педагогическое, моральное и политическое воздействие: «Изображение ограничивалось показом двух противостоящих коллективов. Обвинителями, несомненно, являются солдаты оккупационных войск, журналисты и политики. Невидимым остается присутствие тех, кто находится с ними в визуальном контакте, то есть немецкое население, зрители, для которых публиковались эти фотоснимки и которые должны были смотреть на них. Между „мировой общественностью“ и оккупационными властями, с одной стороны, и немцами, с другой стороны, лежали тела людей, погибших в концлагерях. Такие изображения служили свидетельством преступлений»
[321].
