Другой аспект медийной кампании относится к уходу поколения, которое долгое время исполняло для общества роль «сверх-Я», воплощая собой моральную инстанцию и формируя общественное мнение. Но теперь вдруг публичные скандалы были увидены не глазами этих авторитетных людей, а сами эти люди оказались предметом рассмотрения и осуждения, что порождало освобождающее чувство некоторой дистанцированности от них. Еще более важным стало следующее обстоятельство: в этих дебатах речь шла о заполнении пробелов, существовавших в собственном представлении «поколения 45-го» о себе и в его воспоминаниях. Достижения этого поколения, его общественное влияние основывались не в последнюю очередь на последовательном отказе от собственной предыстории, которая вновь настигла его представителей в конце их жизни. Дело не столько в виновности или невиновности этих невольных свидетелей прошлого, сколько в биографическом признании или непризнании истории. Впрочем, то же самое относится и к последующим поколениям. Для них признание истории означает необходимость преодолеть чувство собственного морального превосходства и готовность пересмотреть свой черно-белый образ истории.
Хельмут Шельски – портрет скептического поколения
Поколение 45-го года, которое привлекло к себе общественное внимание теперь, в конце его жизни, Хельмут Шельски описал на исходе пятидесятых годов, обращаясь к его началам. Шельски рассматривал тогда исключительно юность этого поколения; подзаголовок его исследования носил весьма общий характер – «Социология немецкой молодежи», хотя он изучал только западногерманскую молодежь и только одно десятилетие с 1945 под 1955 год
[407]. Спустя более сорока лет я возвращаюсь к этому исследованию, которое, на мой взгляд, содержит немало важных сведений как для проблемы поколений в целом, так и в особенности для описываемого им поколения. Шельски, один из ключевых создателей теории модернизации, в сущности, отождествлял социологию поколений с социологией молодежи
[408]. Лишь с началом эпохи модерна юность стала считаться самостоятельным периодом жизни, который имеет особое значение не только в биологическом и психологическом, но и в социологическом и культурном отношении. Каждое молодое поколение при таком его понимании в большей или меньшей степени ставит под вопрос порядок вещей, установившийся в мире и обществе. Лишь попутно Шельски отмечает воздействие истории на это поколение; он говорит о «пережитых в военные и послевоенные годы нуждах и угрозах для семей этого поколения, о бегстве из родных мест, о бомбежках, о потере общественного положения и имущества, о проблемах с жильем, с получением школьного и профессионального образования, об утрате одного из родителей или даже обоих»
[409]. Однако для социолога Хельмута Шельски подобный исторический опыт оказывается не столь существенным; его больше интересует значение этого поколения как носителя социальных перемен в процессе модернизации, то есть как «авангарда прогресса» (50). Речь идет в первую очередь об адаптации этого поколения к индустриальному обществу с его «функционализацией, его высокой динамикой и социальной мобильностью» (38). По мнению Шельски, тем переломом, с которым пришлось справиться этому поколению, был странным образом не исторический перелом 1945 года, а поворотный переход к модерному индустриальному обществу, который благодаря полной функционализации профессий, давлению со стороны форм потребительского поведения и организации жизни требовал совершенно новых установок и моделей поведения, балансирующих между конформизмом и индивидуализмом.
Вслед за работами Карла Мангейма исследование Хельмута Шельски базируется на представлении о том, что в силу биологических, социологических и исторических причин каждое поколение можно выделить в общем потоке времени за счет относительного единства и однородности (8), которые возникают из-за доминантных моделей поведения (12). Он говорит о «едином виде поведения» (58), о «внутреннем законе действий» (371), о «характере поколения», который можно обнаружить при всех различиях и фактическом многообразии его представителей. Шельски выявил профиль поколения, названного им «скептическим», через сравнение с двумя другими молодыми поколениями ХХ века, которым дал названия «поколение Молодежного движения» (Jugendbewegung) и «политизированная молодежь».
Поколение молодежного движения противопоставило себя в начале ХХ века буржуазному миру взрослых с его лживостью, лицемерием, филистерством, чтобы обратиться к природе и естественности посредством туристических походов, песен, романтики лесного костра, располагая при этом тем благосостоянием и безопасностью, которые даровал кайзеровский рейх. Следующее поколение – «политизированная молодежь» – сформировалось под воздействием поражения в войне, политических разочарований и экономической неуверенности. Это поколение ориентировалось на простые и ясные цели, испытывая потребность в стабильности и порядке, которые воплощались в соответствующих идеологиях и героических образцах. Подобные авторитарные установки порождали уважительное отношение к технике, униформе и бюрократически управляемым массовым организациям. «Скептическое поколение» предстает в выстроенной Хельмутом Шельски череде трех поколений, ведущей свое начало с рубежа XIX и XX веков, как абсолютная противоположность предшествующему поколению и как «отрицание политизированного поколения» (74). Главенствующими признаками служат «деполитизация и деидеологизация», радикальный отказ от готовности к политической самоидентификации и от идеологической активности. По мнению Шельски, интеллектуальный профиль этого поколения характеризуется «глубоким отвращением к обманчивым фразам», а также неприятием «иллюзий, идеологий и <…> готовых чужих концепций, поскольку предпочтение отдается прагматичной конкретике» (78).
