Резюме
На обратной стороне обложки одной из книг, посвященных теме поколений, говорится: «Книги о поколениях следовало бы запретить»
[439]. Мне же хотелось показать, что категория поколения, находящаяся в поле напряжения между импринтингом и конструктом, между опытом и проектом, содержит в себе весьма интересный потенциал. Опираясь на Хельмута Шельски, мы рассмотрели основные элементы социологии поколений. Долгое время социология поколений отождествлялась с социологией молодежи, считавшейся частью теории модернизации. Главный вопрос этих исследований был адресован будущему и гласил: что служит двигателем перемен, что обуславливает динамику культуры? Культурологическое изучение поколений, которым сегодня помимо социологов занимаются историки, психологи и литературоведы, руководствуется иными познавательными интересами. Эти исследования дают новый подход к истории ХХ века, позволяя взглянуть на нее через призму поколений. Основная посылка нового подхода такова: поколения являются воплощением истории и плюралистического взгляда на нее. Далее: поколение подразумевает не только период юности, но и биографию целиком со всеми ее поворотами в различные фазы жизни. Воплощенная история означает, что история вошла в кровь и плоть поколения, оно дышит ею, поколение сражается с нею, всю жизнь реагирует на нее, причем делая это самыми разными способами. Поколения знаменуют собой переломные моменты, цезуры истории, которые порой перекрещиваются весьма драматично. Поколения становятся средством, которое маркирует рубежи эпох, инсценирует новые ориентации и смену ценностей. Каждое поколение концентрирует свое внимание на предыдущем, чтобы по контрасту с ним обрести собственное представление о себе самом. Без этого воображаемого противника поколения в ходе времени не понимали бы, кто они такие. Поэтому каждое поколение делает упор на различия, усиливают раскол и ускоряют (здесь Шельски совершенно прав) исторические перемены. Поколения не существуют сами по себе, поэтому нельзя рассматривать то или иное поколение (например, «шестидесятников») обособленно. Они соединены друг с другом подспудными связями и комментируют друг друга в диахроническом процессе истории множеством корректур. При этом иногда происходит неосознанная передача эстафеты: проект, от которого отступилось одно поколение, нередко подхватывается следующим. Решающую роль играет одновременное присутствие по крайней мере трех поколений, что ведет к неустранимой полифонии настоящего, а также к альянсам поколений или конфронтации между ними. Нынешний день всегда обогащен историей, поэтому он неизменно больше того минимализма, о котором говорил Гюнтер Грасс («сейчас-сейчас-сейчас»)
[440]. То, что свойственно семье, повторяется для общества в целом: синхрония асинхронностей.
Ныне не только слышится разноголосица взрослых и молодых, старших и младших; мы расстаемся с интерпретативной властью сразу двух поколений: «поколения 45-го» и «шестидесятников». Ощутимым следствием этого расставания служит пересмотр нашего взгляда на историю между морализацией и историзацией. Мы являемся свидетелями того, как «настоящее», которое долгое время не ставилось под вопрос, постепенно становится прошлым.
История в семейной памяти: личный взгляд на мировую историю
Лишь в воображении появляется то, что ускользнуло от меня в реальности
Дагмар Леопольд
Человек отличается от животного тем, что знает своего деда.
Томас Ниппеди
Начало и конец, разрыв и преемственность
Биография человека не может быть рассказана от первого лица от начала до конца. Вероятно, повествования имеют над нами неодолимую силу, так как дают нам именно то, чего мы не можем осознать и пережить непосредственно: начало и конец жизни. Рождение и смерть всегда находятся за рамками автобиографического нарратива, если речь идет о собственных воспоминаниях. Философ Петер Слотердайк, сам написавший исследовательскую работу об автобиографии, говорит о «безначальности историй о жизни человека»
[441]. Он имеет в виду сокровенность начала, которая и сама по себе сокровенна, ибо люди никогда не начинают с самого начала, а всегда врастают в уже существующие взаимосвязи семьи, языка, истории, традиции, культуры. Индивидуальная жизнь всегда включена в нечто надындивидуальное, без чего она не может ни возникнуть, ни развиваться.
Антропологическая ситуация такой включенности обычно сравнивается с цепью. Шиллер использовал образ цепи в своей вступительной лекции 1789 года, произнесенной в Йенском университете. По мысли Шиллера, осознание этой связи «должно побуждать каждого заплатить тот долг, который он уже не может вернуть прошлому. Мы должны гореть благородным стремлением приобщить и нашу долю к тому богатому наследию истины, нравственности и свободы, которое мы получили от прошлого, и в приумноженном виде передать последующим поколениям и скрепить наше существование с той вечной цепью, которая соединяет между собой все человеческие поколения»
[442]. По словам Шиллера, индивидуальные истории жизни недолговечны, зато вечной является цепь, связь поколений, родов, наций и культур. Эта всеобщая связь именуется ныне «цивилизацией» или «культурой», подразумевающими кумулятивный процесс накопления научных, технических, а также культурных новаций, которые охватывались в XIX веке понятием «прогресс». В шиллеровском образе цепи примечательна его ориентация на будущее. Оно возникает в результате того, что полученное от прошлого приумножается нашим вкладом и передается следующим поколениям. Долг, о котором говорит Шиллер, называется у нынешних юристов «приносимым долгом» (Bringschuld).
