Варвары перенимали технические достижения Римской империи и по мере возможностей приобщались к духовной античной культуре. Между пришельцами и местными жителями не существовало непреодолимых барьеров, особенно после принятия франками христианства в 496 г. и постепенной, а со временем и все более интенсивной христианизации франкского общества на рубеже V–VI вв. и в течение всего VI в.
Благодаря всему перечисленному в Меровингской Галлии шло постепенное, но неизбежное объединение разнородных, разноэтнических и стоящих на разных уровнях культурного, экономического и общественного развития сообществ. Работал мощный плавильный тигель, щедро подогреваемый разносторонним и многообразным римским наследием, с одной стороны, и христианской религией и церковной организацией, с другой. Если продолжить это сравнение, то можно сказать, что франки были в этом разжаренном горне качественной рудой, обогащенной предыдущим многовековым взаимодействием с позднеантичной цивилизацией, а галло-римляне – металлическим ломом старых изделий, щедро брошенным металлургом в пышущее жаром варево для переплавки, отливки или выковки новых изделий. Если приглядеться к этому предстающему перед воображением образу ближе, то легко можно заметить, что он слишком обобщен. Ведь многие позднеримские и варварские элементы не столько одномоментно переплавлялись, сколько разогревались и длительное время – в течение нескольких веков – сковывались, сваривались вместе, притирались друг к другу и видоизменялись, пока, наконец, опытный кузнец по имени время не выковал из набора плохо комбинируемых поначалу между собой деталей единый общественный механизм. На это ушло несколько столетий. И даже в каролингскую эпоху можно было заметить неотшлифованные следы спаек и сварочных швов, однако к тому времени основная работа была уже завершена и изделие готово, а франкская руда окрасила его в характерные для нее цвета.
Лингвист и культуролог, а не археолог и историк, прибег бы, пожалуй, к иному не менее наглядному сравнению, поведав о взаимодействии письменной латиноязычной культуры и стихии варварского разговорного германского языка. Однако и это сравнение привело бы нас в итоге к тем же результатам: постепенное изолирование латинского языка кругами образованных людей эпохи (прежде всего клириков-церковников), появление «испорченной» варварской латыни и, наконец, становление национальных языков и письменных литератур, в любом случае подвергшихся большему или меньшему латинскому влиянию (ведь для записи слов в них будет использован все тот же латинский алфавит).
Уже начиная с середины – второй половины V в. галло-римляне и франки сражались бок о бок под единым командованием. В VI в. они уже будут сражаться вместе в общих отрядах. Обыденным делом станут смешанные браки, ведшие к тому, что уже в третьем – четвертом поколении романская кровь оказывалась в разных процентных соотношениях смешана с германской, а франкская разбавлена галло-римской. В значительной степени этому будет способствовать общая религия, способствующая политической и этнической терпимости. Представители романского населения будут принимать участие в судебных собраниях, занимать должности в органах центрального и местного управления, входить в состав церковной организации, занимая там все позиции от епископов до мелких храмовых служек.
Ближайшими советниками и друзьями франкских правителей, «королевскими сотрапезниками» стали выходцы из образованной галло-римской знати, как сохранившие свои земельные владения магнаты, так и образованные интеллектуалы или умелые военачальники, кормившиеся за счет придворной службы.
«Салическая правда» – франкский правовой памятник, составленный в самом начале VI в. еще во время правления Хлодвига – закрепил привилегированное положение знатных римлян по сравнению даже со свободными франками. Так, статья XLI «О человекоубийстве скопищем» предусматривала штраф за «живущего по Салическому закону» франка в размере 200 солидов, тогда как тот, «кто лишит жизни римлянина – королевского сотрапезника (Romano homine conviva rege)», присуждался к уплате 300 солидов.
Жизнь рядового римлянина-землевладельца оценивалась вдвое ниже жизни свободного франка: «Если кто лишит жизни римлянина – землевладельца (Romano possessorem) и не королевского сотрапезника (conviva regis non fuerit), присуждается к уплате 100 солидов». Обозначавшаяся же словом «вергельд» пеня за убийство римлянина-трибутария (тяглого человека (Romanum tributarium)) и вовсе составляла 63 солида, то есть более чем втрое ниже, чем за рядового свободного франка и почти впятеро меньше, нежели за знатного галло-римлянина. Впрочем, это было все же более чем вдвое дороже, чем кража «раба, коня или упряжного животного», за которых, согласно десятой статье «Салической правды» «О краже рабов» следовало уплатить 30 солидов. Свободный галло-римлянин «стоил дешевле», чем свободный франк, однако он отнюдь не был на одном уровне с бессловесной скотиной.
Относительно более высокая ценность жизни франка объясняется не только тем, что германцы были господствующим этносом, но также меньшим (иногда весьма существенно) удельными весом германцев в составе населения того или иного региона Галлии. Однако в плане значимости положение франков закономерно было обратно пропорционально их количеству, доле в общей массе населения. Можно даже крайне огрублено предположить, что на время составления «Салической правды» на севере Галлии на одного франка приходилось 3–4 галло-римлянина. На самом деле соотношение, особенно поначалу, было еще более смещено не в пользу германцев и составляло 5–6 к 1. Южнее же и вовсе франки составляли не более 2–3, а то и 1 % населения. Однако ситуация быстро, в течение всего нескольких поколений изменялась. Если прибегнуть к определенной модернизирующей, но все же весьма наглядной аналогии, можно сказать, что ежедневное голосование жителей Галлии за свою этническую принадлежность с каждым годом все более активно смещалось в сторону того, чтобы считать себя и называться франком. Действительно, было гораздо выгоднее отождествлять себя с господствующими франками, нежели с покоренными галло-римлянами. И потому не удивительно, что местные жители всячески стремились как породниться с германскими переселенцами, так и уподобиться им. Показательным, к примеру, является стремление перенять и использовать германские имена, подражать франкам в одежде, поведении, говоре. И, если относительно ряда аспектов мы можем лишь искать смутные упоминания в источниках, то относительно состояния ономастики Меровингской Галлии за несколько столетий можно получить достаточно материалов, чтобы вполне обоснованно утверждать, что процент германских имен с течением времени становился все больше и по своей доле от общего количества населения Галлии существенно превосходил процент германского населения. Копирование франков во всем, начиная с имен, позволяло знатным галло-римлянам легче интегрироваться в новую элиту, простым же земледельцам-посессорам давала возможность получить более привилегированный социально-правовой статус, закрепленный в «Салической правде» за свободными франками.
Взаимодействие франков и римлян было улицей с двухсторонним движением. Каждая из сторон стремились приобщиться к тем или иным достижениям другой, взять у нее наиболее выгодное для себя и одновременно избавиться от того, что мешало, было обузой в новых социальных условиях. Если для галло-римлян неприятной особенностью был их правовой статус, то франкам, особенно представителям знати, претило пренебрежительное отношение к ним как к необразованным диким варварам. Отсюда стремление приобщиться к высокой античной культуре, удревнить свой род и род своих королей, выводя его от почитавшихся в античной и/или христианской традиции правителей и героев древности.
