В первой половине VII в. активное участие епископов в решении разнообразных вопросов политической жизни наравне с крупными магнатами будет обычной повседневной практикой, о чем свидетельствуют многочисленные упоминания об этом в источниках. При этом епископы всегда будут ставиться на первое место. К примеру, «Хроника» Фредегара сохранит ряд формул, подобных этой: «В 44-й год своего правления Хлотарь (627 г. – прим. автора) со всеми епископами и магнатами своего королевства как нейстрийскими, так и бургундскими, встретился в Клиши для блага королевства и благополучия родины». Однако и Церковь будет терять свое значение.
В течение VII в. произошло крайнее ослабление королевской власти и не просто упадок, а окончательное разрушение постантичной муниципальной организации, равно как и деградация церковной организации. В это время сохранятся лишь слабые проблески того уровня культуры и образованности, который был характерен для епископов VI в., что не замедлит сказаться и на уровне их авторитета, и на способности вмешиваться в государственные дела. Но главной причиной ослабления епископата в это время станет, конечно же, рост крупного магнатского землевладения при одновременном упадке городской жизни и традиций местного управления, на которых и базировалась ранее реальная сила региональной и общегосударственной власти епископов.
С падением значения позднеримских городов и прилегающих к ним городских округов (civitas или cité) возрастала роль пагов (pagus, pays) – сельських округов. Эти новые административно-территориальные единицы были обычно меньшими по площади и существенно более разобщенными, изолированными друга от друга, автаркичными. Особенно заметно это было на севере и востоке франкских владений, в меньшей степени подвергнувшихся римскому влиянию и имевшим гораздо менее развитую городскую жизнь. Кроме того, античные городские округа были здесь слишком обширными, что делало управление ими неэффективным. Давала о себе знать как натурализация экономической жизни, так и постепенное разрушение доставшихся в наследство от Рима коммуникаций, и главное, общая разлаженность государственных управленческих структур, которые успели уже изжить остатки жизнеспособного античного наследия, но так и не смогли создать взамен никаких новых эффективных учреждений и механизмов управления государством.
Изменение общественно-экономической природы страны, которая из городской стала сельской, из объединенной римскими дорогами – разделенной неосвоенными пространствами лесов и пустошей, из образованной на уровне хотя бы городского населения – малокультурной и безграмотной, не могло не сказаться на организации государственного управления. Вплоть до последних десятилетий VI в. включительно у королей были для этого кадры из высокообразованной галло-римской элиты, по инерции дававшие классическое образование своим потомкам, а также церковных епископов, возглавивших городское самоуправление и включенных, благодаря этому, в политическую и административную ткань государства. В начале VII в. длительная трансляция во времени позднеантичных структур окончательно исчерпала себя. Инерционное движение закончилось, наследие Рима растрачено, и стране франков нужно было изыскать собственные силы и механизмы для дальнейшего, если уж не развития, то хотя бы поддержки функционального существования. В этом контексте правление объединивших всю страну под своим владычеством королей франков Хлотаря II (613–629) и его сына Дагоберта I (629–639) должно было стать переломным и утвердить новые основания дальнейшей жизни франкского государства. Однако много ли зависело от монархов, для которых политика всегда оставалась искусством возможного, когда сложившиеся условия позволяли двигаться лишь в одном направлении – по пути дальнейшей регионализации страны и перераспределения властных полномочий в пользу местных элит.
Именно с этого времени, начала VII в., происходит окончательное обособление четырех частей Франкского королевства: Австразии, Нейстрии, Бургундии и Аквитании. В расположенной на востоке Австразии будет преобладать германоязычное население и свободная община, а значит, дольше всего будут сохраняться традиции участия народа, вольных общинников, в делах управления страной и, главное, в народном ополчении, составившем главную силу, на которую будут опираться местные региональные правители. В находившейся на западе Нейстрии, где в качестве разговорной речи утверждалась испорченная, варваризованная латынь, франки лучше всего ассимилировались с местным галло-римским населением, а народное ополчение было заменено военными дружинами крупных магнатов-землевладельцев. Бургундия заняла преимущественно земли бывшего Бургундского королевства, где развивались особые диалекты романского языка, а процесс, который принято называть феодализацией, в гораздо большей степени абсорбировал элементы античного наследия и права, сохранившейся городской жизни, нежели в Австразии и даже в Нейстрии. Дольше сохранялось здесь свободное среднее и мелкое землевладение. Впрочем, здесь так же, как и в западных владениях франков, народное ополчение было раньше заменено частными военными отрядами, чем это произошло в Австразии. Заметный отпечаток на своеобразие региона накладывало также не только гораздо более мощное по сравнению с Австразией и Нейстрией влияние античных традиций, но и тот факт, что он не так давно (в пределах памяти нескольких поколений) был самостоятельным государством с собственным господствовавшим варварским народом – бургундами. Изжить следы сепаратизма местных элит было вследствие этого практически невозможно. Наконец, четвертым регионом, по сути такой же самостоятельной страной, как и три предыдущие, была Аквитания. Она длительное время разделялась между королями Нейстрии, Австразии и Бургундии, однако в 670 г. культура и хозяйственная жизнь, подталкивавшие регион к единству и обособлению от соседних стран, возобладали над политикой. Местные элиты восстали против владычества иностранцев и образовали самостоятельное королевство. Местное аквитанское население разговаривало на диалектах, составивших в будущем основу провансальского языка, оставившего мощную литературную традицию и изжитого лишь в новое время благодаря имперской языковой политике Франции, повсеместно насадившей единый образ французского литературного языка.
Иллюзорно объединив страну в 613 г., Хлотарь II вынужден был утвердить за представителями местной знати все их прежние права и привилегии, а также пожаловать новые, еще большие. В частности, окончательно возобладал принцип, согласно которому представителями короля в том или ином регионе, так называемыми графами, могли назначаться лишь крупные локальные землевладельцы. По сути это означало, что король не столько назначал графа (Graf — германский вариант обозначения должности) или комита (comte — латинский вариант), сколько утверждал в этом статусе и без того уже реально властвовавшего в регионе магната. Последний же, таким образом, получал формальное подтверждение своих властных возможностей от королевской власти, легитимизировал свое право силы в той или иной области королевства силой права назначения государственным чиновником. Если максимально контрастно описать произошедшее, можно сказать, что творимый вооруженным отрядом местного магната произвол отныне был узаконен благодаря тому, что этот землевладелец получил формальные звание и статус госслужащего и был, соответственно, официально уполномочен королем осуществлять то, что и так делал ранее по праву сильного: властвовать и управлять определенной областью страны.
