Все начало меняться с постепенным заимствованием у кочевых народов стремян и конструкций седел, а также практики применения шпор и особого устройства упряжи. Изменения не были одномоментными, новшества приживались в течение многих десятилетий, но к середине – второй половине VII в. уже можно было говорить о том, что конница приобрела самостоятельное и при этом достаточно весомое значение на поле боя. Отныне всадник мог рубить мечем, колоть копьем и дробить булавой, привстав на стременах и удерживая коня в узде. Это позволяло задавать направление удара и вкладываемую в него силу, действуя порой всем собственным весом воина, и не бояться при этом вылететь из седла.
Не приходится сомневаться, что изменение сугубо технических возможностей использования конников на поле боя привело к революции военного дела Средневековья. Однако еще более значимыми оказались социальные последствия произошедшего. С одной стороны, эффективность всадника позволяла заменить им одним нескольких пехотинцев. Это позволяло либо уменьшить количество войска, не теряя его совокупной боеспособности, либо же нарастить боевую мощь, многократно усилив пехоту кавалерией и комбинируя их применение в бою.
С другой стороны, содержание одного воина-кавалериста и его боевого коня вместе со всем необходимым для ведения боя оружием, защитным доспехом, амуницией оказалось чрезвычайно дорогим. Более того, в отличие от пехотинца варварского народного ополчения, которому, для того чтобы стать в строй, достаточно было оторваться от повседневных бытовых занятий, коннику требовались многие месяцы и годы непрестанных тренировок, совершенствования умений и навыков обращения с оружием и управления лошадью.
Все это имело два важнейших последствия. Первым из них стала профессионализация военного дела, которое отныне во все большей степени сосредотачивалось в руках подготовленных воинов, специалистов, в совершенстве владеющих боевым мастерством. Они уже не могли и не должны были заниматься повседневной хозяйственной деятельностью, ведь все их время и силы уходили на профессиональную подготовку. Да и обеспечить собственным трудом покупку всего необходимого для всадника комплекса вооружения, экипировки и боевого коня, равно как и его содержание, они уже никак не могли. Их должен был кто-то содержать, пока они тренировались, и за счет добытых кем-то иным средств они должны были иметь возможность получить все необходимое для войны снаряжение. В этом заключалось второе последствие, которым стала элитаризация военного дела и отлучение от него основной массы взрослых мужчин, способных нести военную службу. Отныне именно эти лишенные права носить оружие и низведенные до простого податного населения работники должны были обеспечивать элитных воинов-кавалеристов всем необходимым, а те, взамен, должны были защищать своих кормильцев.
Описанная схема, безусловно, является крайне упрощенной, однако она хорошо позволяет описать и осознать трансформации, происходившие во франкском обществе второй половины VII – первой половины VIII вв. и, что самое главное, понять в их контексте политику Пипина IΙ Геристальского и его преемника Карла Мартелла. Исподволь происходившие изменения в военном деле и его организации, постепенно накапливались в течение десятилетий, и современники, если и не были способны осознать их на абстрактно-теоретическом уровне, то, несомненно, должны были интуитивно, на уровне банального здравого смысла, понять, как следует на них реагировать и использовать складывавшуюся ситуацию наиболее выгодным для себя образом. Поскольку главным источником дохода в окончательно аграризировавшемся в VII в. франкском обществе стала земля и сельскохозяйственный труд на ней, было очевидно, что именно земледелие должно стать базовым источником доходов для финансирования профессионального конного войска.
Вследствие того, что воинов требовалось меньше, чем было боеспособного мужского населения, следовало отстранить свободных общинников, имевших право владения оружием, от военного дела, и одновременно принудить их обеспечивать своим трудом содержание воинов-кавалеристов. Наконец, нужно было выработать и отладить собственно сам механизм получения средств и содержания войска, с одной стороны, и систему связи-зависимости каждого из воинов с общим управляющим центром, условно говоря, с правителем государства, являющимся одновременно верховным главнокомандующим.
Решение всех описанных выше задач оказалось в высшей степени простым и изящным, по-своему элегантными, очевидно, единственно возможным в существовавших на то время условиях. Чтобы его понять, следует провести сравнение с привычным для нас регулярным государством, имеющим возможность через отлаженный механизм налогообложения собирать необходимые средства для содержания профессиональной армии и финансировать оторванных от производительной деятельности боеспособных мужчин – профессиональных военных – за счет этих средств. При этом армия является инструментом в руках государства, которое обладает монопольным правом на применение насилия по отношению к собственным гражданам-подданным. Наличие этого права у государства и жесткое наказание за попытки его нарушения являются залогом не только поддержания гражданского правопорядка, но и гарантируют сбор налогов, необходимых для содержания армии, являющейся, как уже было сказано, аппаратом насилия. Круг, таким образом, замыкается. Эта крайне упрощенная схема напоминает военную диктатуру с жестким сословным, чуть ли не кастово-варновым, делением, однако она позволяет увидеть главное отличие регулярного государства от раннесредневекового королевства.
В королевстве франков в VII в. уже практически отсутствовали механизмы централизованного сбора поземельных налогов, необходимых для содержания регулярной армии, а сами материально-технические возможности эпохи находились на столь низком уровне, что лишь такие жестко централизованные государства с отлаженным бюрократическим аппаратом, как, например, Византийская империя, могли позволить себе иметь вооруженные силы, которые можно назвать современным термином «армия». Что оставалось делать франкам в такой ситуации? Лишь одно – максимально приблизить воина-профессионала к источнику его финансирования, исключив тем самым из схемы содержания войска централизованный сбор налогов и их перераспределение государством. Иными словами, нужно было сделать так, чтобы каждый отдельный воин самостоятельно осуществлял сбор необходимых ему для несения военной службы средств с определенного количества, предназначенного для этой цели трудового населения. Воин, таким образом, становился одновременно и полицейским надзирателем за правопорядком, имеющим право вооруженного насилия, и налоговым сборщиком в одном лице.
Круг вновь замыкался, однако в нем, на первый взгляд, было утеряно главное, ради чего все затевалось – государственная власть, позиция верховного главнокомандующего. Как сделать так, чтобы воин, имеющий возможность самофинансирования, был зависим от государства и был вынужден служить ему, а не творить частный произвол, ограниченный лишь произволом таких же воинов-соседей? Для устранения возникавшей проблемы нужно осуществить еще одну правовую операцию, а именно: сделать контроль воина над получением средств из определенного источника доходов условным, зависимым от выполнения определенных служебных обязанностей по отношению к верховному собственнику предоставленного ему в условное временное пользования источника дохода. Иными словами, франкский воин-кавалерист должен был получать право на сбор средств с определенного земельного владения ровно на то время, пока исправно нес службу, и терял это право, как только переставал выполнять свои служебные обязанности.
