О возросшем к концу 730-х гг. и неоспоримом отныне во всем западнохристианском мире значении Карла Мартелла как майордома единого Франкского королевства свидетельствует отправленное к нему в 739 г. послание от имени Папы Римского Григория III (731–741), содержавшее призыв оказать помощь в борьбе против лангобардов, которые бесчинствовали в Италии и угрожали «Святой Божьей церкви и достоянию Святого апостола Петра». Папа называл Карла Мартелла «достойнейшим из своих сыновей» и «возлюбленным сыном благословенного Петра», видел в нем своего защитника и заверял в «признательности апостолов Петра теперь и в будущем». Обращение Григория III было знаком будущего, предвестником грядущих судьбоносных событий: установления союза франкских государей с престолом св. Петра, королевской коронации Пипина III в 751 г. и императорской коронации Карла Великого в 800 г.
Однако в 739 г. Карл Мартелл еще не был готов осуществить то, на что решатся его сын и внук, тем более, что лангобарды, против которых Папа призывал его выступить, были его союзниками, оказавшими накануне помощь в подавлении восстания в Провансе. Возможно, со временем франкский майордом и смог бы оказать реальную помощь Риму (о том свидетельствует отправка в ответ на повторное папское обращение специального посольства), однако жизнь не отмерила ему на это времени. 22 сентября 741 г. Карл Мартелл скончался и был погребен в аббатстве Сен-Дени, что было определенным актом посмертной легитимации его власти, ведь именно в Сен-Дени со времен Дагоберта I, покоился прах многих меровингских королей.
Своим преемникам Карл Мартелл оставил единое Франкское королевство и перспективы установления союзнических отношений с Папским престолом – наследие, во многом сопоставимое с тем, которое осталось после смерти основателя государства франков Хлодвига в 511 г. И поступил он перед смертью подобно своему великому предшественнику: разделил державу по количеству своих сыновей на части, сходные с «долевыми королевствами», которые теперь правильнее будет назвать «долевыми майордомствами». Старший сын Карломан получил основу могущества рода Пипинидов-Арнульфингов, на которую они опирались на своем объединительном пути – Австразию, а также германские земли за Рейном: Аламаннию и Тюрингию. Младшему же достались Нейстрия, Бургундия, Аквитания и Прованс. Еще одному сыну по имени Грифон (Гриппон), бывшему незаконнорожденным, Карл Мартелл оставил разрозненные владения во всех частях страны.
Не желая видеть его у власти и считая источником возможных смут, законные сыновья бросили бастарда Карла Мартелла в темницу. Неизвестно, было ли у него до этого желание бунтовать, однако теперь оно, несомненно, появилось. Сбежав из заключения, Грифон стал знаменем борьбы за независимость для восставшей против владычества двух братьев знати Баварии, Аламаннии и Тюрингии. Первые годы правления Карломана и Пипина прошли в непрестанной борьбе за власть с мятежниками, причем для легитимации собственной власти им пришлось вернуть на пустовавший с 737 г. престол Франкского королевства одного из монархов династии Меровингов. Им стал Хильдерик III (743–751), коронованный в 743 г. и продержавшийся в качестве марионетки майордомов достаточно долго. Опираясь на его символическую власть, братья достаточно быстро, хотя и кровавой ценой, восстановили свою власть в государстве.
Закрепившись во власти, Пипин и Карломан довершили церковную реформу, начатую их отцом Карлом Мартеллом. Преобразования были крайне необходимы вследствие произошедшего объединения страны, требовавшего определенной унификации разнящихся практик организации церковной жизни в разношерстных регионах. Единение Церкви должно было стать одним из важных инструментов централизации страны. Требовала укрепления и церковная дисциплина, чрезвычайно расшатанные за предыдущие десятилетия войн и смут. Священники вели образ жизни, характерный для светских феодалов, открыто заводили семьи, жили с наложницами, нарушали порядок богослужений, были малообразованными, а то и вовсе не умели читать, что, несомненно, подрывало авторитет Церкви в целом в глазах верующих. С этим следовало что-то делать, и братья, в особенности Карломан, погрузились в гущу церковных дел.
Уже в 743 г. в Астразии состоялось собрание священнослужителей, названное «Германским собором», выработавшее решения, обязательные для всего королевства. Они были оформлены в виде капитулярия Карломана, начинавшегося такой преамбулой: «Именем Господа нашего Иисуса Христа я, Карломан, герцог и князь франков, по совету служителей Бога и моих оптиматов, собрал епископов и священников, находящихся в моем королевстве… чтобы получить от них совет о средствах восстановления законов Бога и Церкви, извращенных предшествующими князьями, и дать возможность христианскому народу спасти свою душу и не быть втянутыми в погибель лжепастырями». В течение нескольких лет во Франкском государстве была установлена строгая иерархия церковных должностей во главе с архиепископом, епископами и митрополитами, отлажено проведение церковных соборов, выработаны жесткие правила поведения клириков и монахов.
Так, священникам запрещалось носить светскую одежду, использовать оружие, принимать участие в военных действиях, охотиться, а аббаты и монахи должны были неукоснительно блюсти строгий бенедектинский устав. Был предусмотрен ежегодный созыв церковных соборов для дальнейшей организации церковной жизни. Изменения претворялись в жизнь все тем же фанатичным Бонифацием, возведенным отныне в сан архиепископа и ставшим легатом святого Петра, который насаждал христианство среди язычников за Рейном. И хотя многие представители местного духовенства яро противились реформе, в целом изменения приживались и шли на пользу Церкви как организации, социальному и государственному институту.
Еще более важным стало второе направление церковной политики сыновей Карла Мартелла, связанное с дальнейшим развитием бенефициальной реформы их отца. Проводившаяся Карлом секуляризация земельных владений Церкви вызвала заметное недовольство влиятельных священнослужителей, игнорировать которое в христианской стране было опасным. Священники должны были быть опорой власти, а не ставить ее права на владычество над подданными под сомнение. Видимо, именно этими соображениями был обусловлен найденный компромисс между светской властью и интересами священнослужителей. Он, по всей видимости, постепенно нащупывался уже Карлом Мартеллом, но был окончательно воплощен в жизнь его сыновьями и заключался в простом и вместе с тем эффективном шаге: все розданные в качестве бенефициев церковные земли признавались владениями Церкви, однако оставались в держании бенефициариев, обязанных нести государственную военную службу. Вместе с тем эти, фактически отторгнутые владения, начинали рассматриваться в качестве пожалованного прекария, за который держатель бенефиция должен был выплачивать Церкви двойную десятину. Создававшееся положение удовлетворяло всех: бенефициариев-прекаристов, получавших земельные наделы с посаженными на них зависимыми работниками, государство, обеспеченное достаточно многочисленным боеспособным конным войском, и Церковь, не упускавшую из своих рук прибыль от секуляризированных земель. Страдали, пожалуй, лишь крестьяне-земледельцы, которым приходилось содержать трудом своих рук одновременно и посаженного на их плечи и спины бенефициария, и платить епископам и аббатам. Впрочем, с их недовольством никто не считался. Ведь освященный Церковью порядок вещей считался угодным самому Господу, а навязанный государством строй подкреплялся вооруженной силой. «Если кто-нибудь имеет наш бенефиций, то пусть на нем хорошо трудится и заботится о нем; а кто не хочет этого делать, теряет бенефиций и сохраняет собственное имущество», – предписывал Аквитанский капитулярий Пипина ΙΙΙ от 768 г.
