Рака установлена в центре пристройки. Она выполнена в форме роскошного, раззолоченного гроба, и святой лежит в ней, на бархате. Лиля прищурилась.
М-да, мумификация прошла хорошо, даже запаха не чувствуется.
Смотреть, правда, не слишком приятно, пусть мумию и одели в роскошную рясу из зеленого бархата, но покойник есть покойник. И… коробит, что ли?
Да, наверное.
Все же каждый человек заслуживает спокойного сна, а не такой вот выставки. Есть в этом что-то неправильное. У него ведь при жизни не спрашивали, желает ли он так лежать, завещание не оформляли, просто потом кто-то решил, что это правильно. А хорошо ли?
Лиля была далека от религиозности, но если бы ее тело – вот так?
Бррр! Убила бы!
Если уж кому так хочется – похороните и чин чином ходите, поминайте на могилку. Но не выставляйте напоказ! Как-то не хочется думать, что все мы прекратимся вот в это…
А Джерисон и Миранда смотрели спокойно. Настоятель рассказывал о подвигах святого, которые были отражены на стенах. Вот он излечивает кого-то от болезни, вот изгоняет шильду…
Нарисовано было красиво, и художник был талантлив, но Лиля оставаться внутри больше не смогла.
Шум, гам, народ к мощам двигается, Лиля прикладываться к мумии не собиралась, и бочком-бочком удрала обратно в храм. Вышла наружу, завернула за угол, чтобы не стоять на виду у всех и прислонилась к стене, глубоко вдыхая и выдыхая вечерний воздух.
И тут…
– Ваше сиятельство, я не верю своему счастью!
Лиля скрипнула зубами, узнавая назойливого нахала, которого отправила поплавать.
Она тоже не верила своему несчастью. Это ж надо – так не повезло!
– Что вам угодно, любезнейший?
Льда в ее голосе хватило бы на средних размеров каток. Но Энтони Сиврал предпочел не обращать внимания на такие мелочи.
– Я прошу прощения, если напугал вас, ваше сиятельство. Я люблю вас.
Лиля аж рот открыла от изумления.
Бывает и такое… и даже послать его как-то неловко. Человек любит, у человека тяжелая форма умственного расстройства… и что с ним теперь делать?
Ответ нашелся мгновенно.
– Что ж, докажите свою любовь, юноша.
Энтони приосанился.
Кажется, дело на мази?
– Для вас, ваше сиятельство, любой каприз!
Лиля с удовольствием отправила бы придурка куда-нибудь с письмом. Или предложила ему вычерпать море ложкой, или…
Главный – ее супруг. Как она будет ему объяснять, куда и зачем послала идиота? И причину посыла?
Дорогой, он тут немного в меня влюблен?
Замечательно! Джерисон тут же преисполнится сочувствия и понимания, а то еще и шведскую семью гвардейцу предложит?
Вряд ли.
А вот какую-нибудь дурость вроде дуэли утворить – это запросто.
– Я хочу звезду с неба, – наугад ляпнула Лилиан. – И пока не принесете, я в ваши чувства не поверю. Ни в какие!
Энтони аж рот открыл.
Звезду?
С неба?
Ну, знаете ли! Это что – такое издевательство?
Но пока он открывал и закрывал рот, не зная, что сказать, Лиля ловко обошла его, искренне жалея, что рядом реки нет, и вернулась в пристройку к храму. Вовремя. Джерисон как раз выходил с Мирандой на руках. И конечно в ладошке у девочки был зажат очередной медальончик.
Лиля покачала головой, и решила, что сделает малышке браслет с брелоками. Пусть собирает, потом поговорить с мастером Хельке, и будет у дочки продвинутый браслет.
Так не принято?
А носить все это на шее?
Лиля еще в той жизни не одобряла людей, которые вешали на себя крест, кучу образков, амулетиков… с ее точки зрения, это было неправильно. Зато как удобно для атаки!
За всю эту бижутерию схватишь, дернешь – и на шее у противника такие раны будут! Просто замечательные! Что не порвется, то так в кожу врежется…
Или придумать специальную шкатулку для таких медальончиков. Типа кляссера для монет!
А ведь может иметь успех. С кармашками, со стеклышками…
Про гвардейца она опять благополучно забыла.
А Энтони стоял и размышлял, где можно взять варенье из земляники. Кажется, его опять послали куда подальше?
Погоди, голубушка, все равно ты будешь моей! Никуда ты от меня не денешься!
Но что ей подсунуть вместо звезды? На ум приходил разве что бриллиант, но… не за тем он ухаживает, чтобы женщине подарки делать! Это она стараться должна! Такой мужчина…
Вот дрянь!
На следующее утро, хочешь не хочешь, на молитву идти пришлось.
Жутко хотелось спать, Лиля зевала во весь рот, но удрать было никак нельзя. Некрасиво.
Утренняя служба была длиннее, почти полтора часа, видимо, чтобы все проснулись окончательно, опять обнесли народ кружкой для пожертвований, и все потянулись к выходу.
И тут…
Нет, ну не твою ж мать?
Лиля была одета в юбку-брюки, а под ними были чулки.
Красивые, вязаные, с симпатичными подвязками… и одна из подвязок расстегнулась. Лиля физически почувствовала, как та начала сползать по ноге.
И что делать?
Рефлексы сработали быстрее мозга.
Миранда была на руках у мужа, и Джес уже выходил из храма. А Лиля шагнула за ближайшую колонну. И в коридор, который ведет к мощам.
Сейчас народ схлынет, она приспустит штаны, подтянет этот проклятый чулок…
Юбка-брюки, это все же брюки. То есть – штанины, в которые снизу особенно не залезешь. Была б юбка, можно было бы хоть где чулок подтянуть. Юбку задираешь, пять секунд подтянуть, пять секунд – застегнуть.
А в брюках?
Снять штаны, подтянуть чулок, надеть штаны.
И все это время ты будешь беззащитна, как страус. Если только мужа попросить посторожить снаружи… вот ведь идиотка! Задним умом все крепки, не сообразила!
Балда!
Лиля обругала себя, но толку-то? Исправить ничего не удастся, остается только следовать первоначальному плану.
И – нет. Со спущенным чулком она ходить не будет. Здесь вам не там, в двадцать первом веке чулок порвался, выкидываешь и берешь новый. А здесь все вручную, все по старинке, чинить надо… проще не рвать. Хоть и графиня она нынче, а жалко. Кто никогда петли на колготках не поднимал, тот не поймет.
Храм быстро опустел, и Лиля решилась.
Брюки долой, только посмотреть, что пол чистый, а то грязи нацепляешь, чулок поднять, подвязку застегнуть… вот так! Отлично!
