Моя гостья вышагивает по комнате, похожая на маленький рыжеволосый мираж.
Пристраиваю плечо на откосе трехметровой арки, отделяющей коридор от совмещенной кухни.
Люба оборачивается и смотрит в мои глаза, но сначала прогуливается ими по моих домашним штанам и груди. Подыхаю от желания сделать то же самое с ней, но только своими грязными лапами.
Отбросив за спину волнистые волосы, она подходит к кухонному острову и достает из вазы шоколадную конфету — эхо частого пребывания в доме моего племянника, но теперь я в курсе, что на свете существуют еще большие фанаты сладостей, чем мой пятилетний пацан.
— Ты не врал, — косится на угловой диван у стены. — Он и правда
“мощный”...
— Хочешь посмотреть кровать? — складывая на груди руки.
Замерев, она терзается моей провокацией.
Разумеется, я не собираюсь тащить ее в койку с порога, но мне бы, черт побери, хотелось понять, как далеко она готова зайти в реальности.
Прожевав конфету, бормочет:
— Хочу посмотреть на твое тату.
Мое тату.
Черт.
Глаза блуждают по юному телу.
Талия на ее джинсах заканчивается где-то в районе пупка, так, что видно каждый контур маленькой округлой попы и бедер. Ей не светит обзавестись формами даже к тридцати, но судя по вою моего собственного тела, мне на это плевать.
— Люба… — пытаюсь оторвать глаза от ее груди.
Топ с длинными рукавами заканчивается как раз там, где начинается пояс джинсов, и каким бы просторным он не был, для меня очевидно, что засранка не надела лифчик. Две отчетливо проступающие точки орут о том, что в предвкушении здесь нахожусь не только я.
— Да? — тянется за второй конфетой.
— Наше совместное времяпрепровождение не несет никаких обязательств,
— смотрю на нее исподлобья, чувствуя себя настоящим козлом.
— М-м-м… — тянет, задирая подбородок. — Вы для меня тоже ничего серьезного, Александр Андреевич.
Пристально смотрю в ее глаза, чтобы убедиться в том, что это не бравада.
Бравада или нет, но эта девица меня доконает.
Вернув конфету в вазу, упирается руками в столешницу позади себя и с преувеличенным интересом рассматривает потолок, но когда подхожу вплотную, оставив между нами пару сантиметров, хрупкое тело передо мной замирает.
Глядя куда-то в область моей шеи, облизывает губы.
Никогда не думал, что такая пугливая покорность может так заводить.
Только покорного в моей студентке ни черта нет. Я должен был понять это еще в нашу первую встречу, но обманулся чистотой ее невинных, твою мать, голубых глаз.
Упершись ладонью в столешницу рядом с ее рукой, оттягиваю вверх рукав футболки, тихо говоря:
— Прошу…
Сверху вниз наблюдаю за ее лицом.
Чуть повернув голову, рассматривает фрагмент двойной спирали ДНК, вытатуированной на внутренней стороне моего бицепса.
— А ты фанатик… — стреляет в меня глазами.
— Есть немного, — подняв вторую руку, обвожу костяшкой пальца маленький круглый пупок на плоском бледном животе.
Даже цвет ее кожи заводит, не говоря уже о текстуре и о том, как, втянув в себя воздух, Люба вздрагивает, распахнув для меня свои глаза. Не отпуская их, поднимаю вверх край топа, оголяя живот, а потом медленно перевожу на него взгляд.
Чисто.
По шелковой коже бегут мурашки.
То что происходит ниже моего живота ни хрена не контролирую.
— Справа… под… ребром… — выдыхает она.
Втянув в себя воздух, тяну топ еще выше, и не знаю, что отключает мой мозг быстрее — вид идеальной округлости с коралловой, похожей на, твою мать, камешек вершиной или маленькая золотая рыбка на ребре под ней…
Опомниться не успеваю. Руками сгребаю упругий зад, набрасываясь на податливые розовые губы. Тихий ответный стон оглушает. Тонкие пальцы зарываются в мои волосы, ноги обнимают талию.
Развернувшись, прижимаю ее спиной к стене, поедая пропахшие шоколадом губы и сминаю пальцами все, что попадается под руку…
— Твою ж… — рычу, когда доходит, что трель звонка на воротах не галлюцинация.
Цепляясь за мою шею, Люба утыкается в нее носом, судорожно глотая воздух.
Сжав зубы, сам пытаюсь, твою мать, дышать!
— Это доставка, — сиплю, разжимая руки.
Сбросив на пол ноги, прилипает к стене, возбужденная, как ад, потому что до нее доходит, что у меня в кармане нет завалявшейся бейсбольной биты.
Чертыхнувшись, иду в коридор и пихаю ноги в кроссовки, надеясь, что минус десять за бортом охлодят если не кровь, то хотя бы мозг.
Забрав у курьера еду, возвращаюсь в дом.
Пристроившись на диване, Люба не спускает с меня глаз, так же, как и я с нее.
Кажется, из этого вечера мы не выберемся без “потерь”.
Подтянув колени к груди и обняв их руками, она хрипло говорит:
— Я пока есть не хочу…
Бросив пакет на стол, спрашиваю хрипловато, кивая на плазму в полстены, которая присутствует в моем доме в основном для красоты:
— Что-нибудь выбрала?
— Кошмар на улице Вязов.
— П-ф-ф… — выдыхаю, упираясь кулаками в стол. — Это не ужасы. Это страшилка для детей.
— Хочу начать с начала, — слышу за своей спиной.
Сначала…
Может это и верное решение, как для человека, который никогда не смотрел фильмов ужасов, и причина, по которой она этого не делала, немного выбила меня из колеи. Ей было не с кем их смотреть, потому что моя юная любовница, твою мать, круглая сирота.
Взяв в руки пульт от кабельного ТВ, падаю рядом с ней на диван и запускаю систему.
По какой-то причине все происходящее кажется мне гораздо более значимым, чем может показаться любому постороннему человеку.
Когда по экрану начинают бежать старомодные титры середины восьмидесятых, беру с подлокотника пульт от своей трековой системы освещения и вырубаю лампочки везде, кроме кухонной подстветки.
Затаившись, Люба тихо дышит рядом, пока в кадре мелькают паяльники, ножи и прочее дерьмо.
Отбросив пульт, поворачиваю голову.
Положив на колени подбородок, она, не моргая, смотрит на экран.
Взлохмоченная и слегка потерянная. За это нужно сказать спасибо нам обоим. В эту игру мы сыграли вдвоем.
— Иди сюда… — сдаюсь, разводя для нее руки.
Опустив лицо, перебирается ко мне на колени и пристраивается так, что обтянутая джинсами попа приземляется прямо на мои бедра, а спина прилегает к моей груди.
