Он выглядит уставшим. Наверное, не спал всю ночь. Забираю из его рук тарелку, бормоча:
— Давай я.
— Угу… — опустившись на стул, занимает собой половину комнаты.
Посмотрев на его сгорбленные плечи, закусываю изнутри щеку и ставлю перед ним тарелку с супом, корчась в муках внутри себя.
— Глеб… — зову тихо, стоя над его душой.
— М? — берет ложку, принимаясь за еду.
Собравшись с духом, выпаливаю:
— Не приходи ко мне больше без… без… предупреждения.
Замерев, он поднимает на меня глаза.
— Что так? — спрашивает ровно.
В груди грохочет сердце, будто я отрезаю от него целый кусок!
Но ведь моя жизнь не стоит на месте.
От этого не становится легче. Мой брат — самый близкий мне человек.
Даже когда ведет себя, как дурак, он не перестает быть моим братом.
Желание вывалить на него свои проблемы с сыночком богатеньких родителей огромное, но я этого не сделаю. Сломанный нос Касьянова ничем мне не поможет, а сделает только хуже.
— Я же могу… знаешь… быть не одна… — стараюсь не провалиться сквозь землю.
— А, — смотрит на тарелку, шевеля мозгами.
Откусив еще хлеба и клацнув челюстью, спрашивает:
— А с кем?
— С… парнем, — морщусь, ожидая его реакции.
— А, — бормочет. — И как его зовут?
Его зовут Александр Андреевич Романов. Каждая буква в его имени идеально сочетается с предыдущей. Я не видела его несколько часов и уже скучаю, как киношная собственница.
— Евлампий, — вздыхаю, глядя в окно.
— А по отчеству? — все также ровно интересуется мой брат.
— Он сирота.
— Может он у тебя бриться начнет? — мрачно тянет Глеб, бросив красноречивый взгляд на мое лицо.
Ахнув, накрываю ладонями горящие щеки.
— Приятного аппетита, — выдавливаю, срываясь с места.
Пролетев через коридор, потрошу карман куртки, доставая оттуда телефон и закрываю дверь комнаты, хватаясь за голову.
У меня что, клеймо на лбу?!
Баррикадируюсь в комнате очень вовремя, потому что именно в этот момент мой телефон начинает звонить, и не нужно быть профессором, чтобы знать, чье имя я увижу на дисплее. Там имя человека, ради спокойствия и удобства которого я только что попросила своего брата о личных границах. Впервые в своей жизни я попросила брата не соваться в мою квартиру без почтового уведомления и это… совершенно новый этап моей жизни.
Глава 36. Люба
На гиперскорости прокрутит в голове все свои установки, вколачиваю их в себя, чтобы не упустить ни одной.
Я не должна «выносить ему мозги». Я не хочу наделать глупостей! Я его привлекаю. По грубой логике моего брата есть один безотказный способ это понять. И «это» мы уже выяснили! И если… Если я ему нужна, он захочет увидеть меня опять… Но внезапно мне кажется, что долго держать в себе свои чувства я просто не смогу. Может поэтому женщины и выносят мозг мужчинам? Потому что любят?
Я люблю… почему, черт возьми, я должна это скрывать?
Зло смотрю на телефон, пытаясь затолкать свои чувства в самую глубину души. Туда, где о них буду знать только я и больше никто.
Как часто встречаются мужчины и женщины, находящиеся в несерьезных отношениях?
Один раз в неделю?
Или может два?
А может три?
А если я хочу видеть и слышать его каждый день?
Это значит, что я навязываюсь?
Усевшись на неразобранную коробку со своей одеждой, делаю выдох и отвечаю на звонок.
— Это Люба. Слушаю вас, — с интонацией сотрудника колл-центра говорю я.
— Мы опять перешли на “вы”? — его голос обволакивает меня целиком, и
“держать лицо” становится труднее.
А еще его голос отрывистый и… жесткий. От этого мне становится не по себе.
— Только с девяти до пяти, — говорю тихо, напряженно глядя в пространство.
С девяти до пяти он заместитель декана в университете, а я его студентка.
Я все понимаю, но его молчание живописнее любых слов!
Он молчит, никак не опровергая и не подтверждая мои выводы, и если это не невидимая дистанция, которую прямо сейчас он возводит между нами, то что же тогда это такое?
— Добралась до дома? — спрашивает вместо этого, меняя тему.
— Ты… — собравшись с духом, произношу я. — Спрашиваешь, потому что знаешь, что у тебя меня нет?
— В том числе, — говорит Александр Андреевич. — Очень фигово вышло.
Извини. Это моя сестра. Я виноват.
Сестра!
От этого ситуация кажется мне еще ужаснее.
Его сестра… высокомерная дамочка, которая хозяйничает в его холодильнике и с которой я бы второй раз в жизни предпочла не встречаться. И хотя это не моя вина, я чувствую в его голосе какую-то отстраненность и сдержанность. Будто и правда разговариваю со своим преподавателем, а не с мужчиной, в постели которого провела всю прошлую ночь.
Что это значит?
— Она очень милая, — нервно смеюсь я.
— Пришли свой адрес, — вдруг говорит он.
Сердце взметается в груди, когда с затаенной надеждой спрашиваю:
— Зачем?
— Курьер приедет. Кое-что привезет.
Курьер…
— Что привезет? — спрашиваю хмуро.
— Извинения, — поясняет Романов.
— Извинения… — повторяю заторможенно.
— Она тебя обидела?
— Нет, — отвечаю поспешно.
Я не хочу говорить о его сестре. Хочу говорить только о нас. Он молчит, а я хочу спросить, когда мы увидимся, но мои установки велят мне прикрыть рот. Эта сдержанность в его голосе никуда не делась, и мне вдруг кажется, что… что это не извинения, а… прощания!
От этого озарения приоткрываю рот, выпрямляясь и деревенея.
— Какие планы? — его голос звучит тихо.
Я слышу его дыхание, и сжимаю в руке телефон, боясь запустить им в стену.
— Буду готовиться к экзамену. Пептидные связи, — говорю хрипло.
— Связи у тебя хромают, — бормочет мужчина, разбивший мое сердце. —
Если не подтянешь, забуксуешь в дипломе.
— Эм-м-м… — чувствую, как щекочет в носу. — Постараюсь.
— У меня сегодня поздняя тренировка.
— Ясно.
— На выходных тоже дел полно.
