От контакта ниже пояса на спине проступает пот.
— У меня… — шепчет, пошатнувшись. — Вообще-то парень есть…
— Правда? — черчу на нежной коже языком кружок.
— Да… знаете, что он с этой вашей штукой сделает? — роняет голову на грудь, имея в виду ту штуку, которая упирается в ее прелести.
— Он у тебя буйный? — прижимаюсь губами к ее уху.
— Он нормальный.
— Скучный?
— Нет, он…
Опустив голову, прижимаюсь носом к ее шее, делая жадный вдох.
— Какой?
— Умный…
— Умный и нормальный? — повторяю сухо.
Отбросив голову на мое плечо, Люба смеется, и я сжимаю в руках ее гибкое, чертовски горячее тело, наплевав даже на то, что в этом зале можно встретить долбаную половину моих знакомых.
— Это ни хрена не комплемент, — сообщаю, глядя в горящие голубые глаза. — Ты сорвала мне тренировку.
— Ох, как мне жаль, — смотрит на мои губы, намагниченно тянется вверх.
— Может я тогда пойду?
Соблазн приложиться к ее губам почти непреодолим, но ещё непреодолимее соблазн заставить нас обоих немного, твою мать, потерпеть.
— Жду тебя внизу через десять минут, — разжимаю руки, сдергивая с шеи полотенце и прикрывая им пах.
Глава 44. Романов
Приняв самый быстрый душ в своей жизни, запрыгиваю в джинсы посреди пустой раздевалки и тру мокрые волосы полотенцем, выхватывая из шкафчика рубашку, которую надеваю на ходу.
Нестись со всех ног к девушке — в моей жизни это какое-то новое, неизведанное явление, но, поскольку в последние дни я мало думаю в принципе, сейчас решаю продолжить в том же ключе.
Захватив в гардеробе пальто и надев шапку, забрасываю на плечо сумку, осматривая пустой холл фитнес-центра, и чертыхаюсь, когда вижу, как
Люба вышагивает по крыльцу с той стороны стеклянных дверей. Толкнув их рукой, выхожу на улицу, где меня приветствует шквальный ледяной ветер.
На ней этот бесконечный серый пуховик, в котором она похожа на гусеницу и сиреневая шапка толстой вязки, на плече маленькая голубая сумка, похожая на авоську с бантиками. Не имею понятия, где она вообще находит все эти дурковатые аксессуары, но я уже ничему не удивляюсь.
Увидев меня, несется навстречу.
Подхватываю ее на ходу, сдавив одной рукой талию так, что ее ботинки под тихий писк повисают в воздухе и, раз уж я “умный и нормальный”, рычу:
— Чего ты тут морозишься?
Вместо ответа обнимает меня за шею, с жадностью присасываясь к моим губам, пока сбегаю вместе с ней по ступенькам и целую в ответ мягкий и теплый податливый рот.
— М-м-м… — стонет, когда находит мой язык своим.
Она умеет выбивать меня из колеи.
Это давно забытые ощущения, когда девушка целует тебя так, будто сходит по тебе с ума. Я и сам недалеко ушел, потому что, дотащив ее до своей машины, бросаю на землю сумку и прижимаю Любу к пассажирской двери, обнимая ее лицо ладонями и набрасываясь на ее губы, как поехавший. Но я просто, твою мать, не могу остановиться. Она слишком сладкая.
Слишком возбуждающая. Слишком податливая, и она горит в моих руках, издавая мяукающие стоны и цепляясь за мое пальто.
Зачем вообще мне останавливаться?
Причин хватает, но гулять на поводу у своих хотелок — отличное времяпрепровождение. Кажется, это самый отвязный роман в моей жизни, потому что до нее я не творил такой хренатени, и то, что мои ладони сгребают ее тощий зад посреди стоянки фитнес-центра — тому доказательство.
Ее возбужденное лицо настолько персиково-матовое, что боюсь опять расцарапать его щетиной, поэтому бадаю ее нос своим, веля держаться от меня подальше.
— Залезай, — трамбую ее в машину.
Закинув в багажник сумку, забираюсь на свое место.
— П-ф-ф-ф… — прикрыв глаза, откидываю голову на спинку, пытаясь привести себя в состояние, при котором я мог бы, черт возьми, вести машину.
Тихое прерывистое дыхание рядом постепенно приходит в норму вместе с моим, а потом вообще с ним синхронизируется. По непонятным причинам я знаю, что это не случайность. По тем же причинам я чувствую прилив тупой мужской гордости от того, что, несмотря на все свои фокусы, Люба все равно признает мой авторитет даже таким образом. И то, как она это делает — не потребность в отце или в еще одном брате, а потребность во мне, как в мужчине, поэтому при всем гребаном упорстве я не смог бы воспринимать ее, как ребенка. Только, твою мать, как женщину. Свою женщину.
— М-м-м… — тяну, со стоном.
Зараза.
— Ты ведь украдешь меня? — ее голос подрагивает.
Это окончательно гробит любую мою логику.
Потому что звучит так, будто впервые в жизни она сдается и просит меня о чем-то, и эта просьба звучит убийственно.
Так, будто она просит не оставлять ее сегодня одну.
Посмотрев на нее, вижу закрытые глаза под широкой резинкой вязаной шапки и прижатую к груди сумку. Не сомневаюсь, что все необходимое на любой случай жизни у нее с собой, и понимаю, что я скорее сдохну, чем оставлю ее сегодня одну. Эта слабость, которую Люба позволила себе только что, окончательно срывает крышу, лупя по всем моим инстинктам сразу.
— Даже не сомневайся, — хриплю, заводя машину.
Трогаюсь, не трудясь прогреваться и на ходу пристегивая ремень.
Люба молчит всю дорогу до моего дома. Я тоже молчу, потому что знаю, если бы она хотела поболтать, мы бы уже это делали, но я ни на одну секунду не забываю о том, что она рядом, два раза проехав на желтый. И если я придержал коней пятнадцать минут назад, то оказавшись в доме с голодом слежу за ней.
Остановившись посреди коридора, она расстегивает свой безразмерный пуховик, глядя на меня своими прекрасными голубыми глазами. В тишине и полумраке моего дома шелест одежды перекрывает только наше дыхание, и весь мир за дверью сейчас может катиться в ад.
— Знаешь о чем я подумала, когда увидела тебя в первый раз? — спрашивает, снимая шапку и запуская ею в меня.
Ловлю ее на лету и кладу на комод, стряхнув с плеч пальто.
— Ты уверена, что мне стоит это знать? — подойдя к ней сзади, прижимаюсь носом к волосам на рыжей макушке, помогая снять куртку.
— Да… — говорит тихо, позволяя мне помочь.
Бросив пуховик рядом с шапкой, сжимаю ладонями узкие плечи, чувствуя себя как-никогда здоровым, потому что без каблуков, платформы и прочего арсенала, она еле-еле догребает макушкой до моего подбородка.
— О чем? — сгорбившись над ней, оставляю поцелуй на тонкой нежной шее.
Издав тихий вздох, Люба шепчет:
