— Такие дела, Люба, дорога скользкая, так что, извини.
— Ааа? — делает губы маленькой буквой “О”.
Захлопнув дверь, приседаю и забрасываю ее себе на плечо.
— Ай! — с писком вытягивает ноги вдоль моего корпуса.
Ладонями удерживаю под коленями. Ее сумка скатывается на локоть.
Девчонка копошится, устраиваясь удобнее и что-то бормоча за моей спиной.
Чтобы не свалиться, смотрю под ноги.
Проходящий мимо мужик спрашивает, где хирургический корпус? Отвечаю, что не имею понятия. У травматологии наряженная гирляндами елка.
Войдя внутрь, оглядываюсь и опускаю свою ношу на подоконник. Окно украшено бумажными оленями, прямо как в старые добрые времена.
— Молодые люди, — слышу тут же. — Вы не у себя дома!
Обернувшись, вижу женщину в халате.
— Я постою, — скатывается Люба с подоконника.
— Места для посетителей где у вас? — возвращаю ее на место. — Вы травматология или что?
— А это не ко мне вопрос, молодой человек, — лает она. — Дома на окнах сидеть будете.
— Я постою…
— Сиди, — заталкиваю Любу поглубже и кладу на колени сумку. — Я щас вернусь.
— Она меня сожрет, — понижает голос, выглядывая из-за моего плеча.
Подняв на меня глаза, добавляет. — С потрохами.
Секунду торможу, рассматривая веснушки на бледном маленьком носу. От притока крови губы у нее раскраснелись.
Втягиваю носом воздух.
Если бы можно было попользоваться ее ртом без каких-либо последствий, я бы так и сделал. Ситуация усугубляется тем, что сама она смотрит на мой.
Проведя по лицу рукой, смотрю на коридор и предлагаю:
— Скажи, что у тебя нога сломана.
— Ну да… — бормочет, отвернувшись. — В трех местах…
— Как вариант, — бормочу, отталкиваясь от окна.
Стянув с головы капюшон, сворачиваю в коридор.
Глава 5. Романов
Стоя на стремянке, мужик в рабочем комбинезоне вкручивает новую энергосберегающую лампочку в патрон. Старая лампочка перегорела, видимо, офигев от того, что кофейный автомат все же выдал мне сдачу, ну или от того, что у кого-то нашлись в кармане живые деньги для покупки этого говна.
Сделав глоток из картонного стакана, морщусь и смотрю на приоткрытую дверь с табличкой “Смотровая 1”. Табличка обмотана мишурой, на дверь канцелярской кнопкой ввинчен елочный венок.
— ФИО? — приглушенный голос парня-терапевта.
— Стрельцова Любовь Константиновна.
Стрельцова значит.
Развернувшись, шаркаю по полу кроссами, отпихивая носком чью-то использованную бахилу.
— Полных лет?
Остановившись, смотрю на дверь.
— Девятнадцать…
Запрокинув голову, тихо смеюсь в потолок и давлю пальцами на веки.
Мрак.
Качая головой, вытряхиваю оттуда все дерьмо, которое крутилось в ней последние пятнадцать минут. О том, что я отбитый на всю голову, но раз уж у меня судьба такая, почему бы нам с маленькой Любой не поесть мороженого?
Думаю, на пару часов нас бы с ней обоих хватило. У меня интереса, у нее воображения и энтузиазма.
Просто, чтобы закрыть этот гештальт. Поцеловать ее распрекрасный пухлый рот, раз она сама этого хочет, и распрощаться без слез и сантиментов, а потом набрать Марго и заняться уже взрослыми делами.
Для девчонки — приятный опыт, о котором можно рассказать подругам, для меня — ненавязчивая прогулка по розовым единорогам.
— Давайте посмотрим, что у нас тут…
За дверью возня.
— Какие ощущения?
— Больно…
— А так?
— Ай…
— Уколов боитесь?
— Фу… — слышу смешок.
— Шучу.
Бросив стаканчик в мусорное ведро, стягиваю с волос на макушке резинку.
Ерошу их пальцами и зачесываю назад.
Спустя десять минут дверь открывается.
В свете новой информации вижу то, чего не заметил раньше — она еще даже не округлилась где надо. Серый короткий свитер открывает тонкую шею и худое плечо с выпирающей ключицей, под свитером грудь такого размера, который, кажется, уходит в минус, ноги в серых ботфортах хоть и стройные, но такие же худые, как и все остальное. И бедра под детской юбкой, думаю, тоже не несут сюрпризов.
Прогулка отменяется.
Какие, млин, пару часов? Окстись, Романов.
Даже не смотря на цвет волос, она тот случай, на который я бы не обратил внимания, даже если бы нос к носу застрял в лифте. Просто вообще не моя песня. Моя бывшая жена, как ни крути, лет с семнадцати впахивает в спортзале, и на ее теле повсюду есть за что подержаться. Молоденькие наивные студентки вообще не моя песня, даже для легкомысленных, мать их, поцелуев.
Язык у нее подвешен, это бесспорно, тем не менее, нам пора сворачивать знакомство и разбегаться по домам.
— П-ф-ф-ф… — выдыхаю, положа на пояс руки.
Под моим взглядом лицо-сердечко становится подозрительным. Намек на улыбку испаряется.
Спрашиваю, глядя на нее нейтрально:
— Как дела?
Поджав губы, она на четвертой скорости мечется глазами по моему лицу.
Между светло-рыжих бровей прорезается складка. Крылья маленького носа вздрагивают.
Судя по всему, мое прозрение слишком очевидно.
Опустив лицо, роняет на пол сумку и достает из рукава куртки шапку, говоря:
— Жить буду.
— Серьезные повреждения есть?
Повернувшись ко мне боком, суетливо натягивает на плечи куртку.
— Нет, — поднимает с пола сумку. — В рубашке родилась.
Это точно.
Тонкие каблуки ее сапог стучат по кафельному полу, когда идет по коридору, не оглядываясь.
Левая нога у нее еле заметно прихрамывает.
Почесав бровь, медленно пускаюсь следом.
Подойдя к окну, сваливает на него свои вещи и объявляет, стоя ко мне спиной:
— Я дальше сама. Спасибо. За все.
— Не за что, — засунув руки в карманы беговых шорт, останавливаюсь позади.
Думаю, все правовые вопросы касательно собачника возьмет на себя
Чернышов, и если будет нужно, с ней свяжутся.
— Я могу отвезти тебя домой, без проблем, — откашливаюсь.
— Эм… спасибо, не нужно.
