Вторая — я пришел за тобой, а это значит, и за всеми твоими проблемами тоже. В этом нет никакой двусмысленности, только факты. Если тебе нужно время, чтобы их переварить, займись этим на досуге.
— Отлично! Как только у меня появится время, я обязательно об этом подумаю, — злюсь, сама не понимая почему.
— Будь добра.
Насупившись, молчу.
Его это устраивает, потому что он молчит тоже.
Мне не нужно время, чтобы “переваривать” его факты! От них у меня сосет под ложечкой и печет в груди. Что мешает мне сказать ему то же самое?
Может то, что я все еще помню, как на его локте висела другая женщина?
Припарковав машину перед одной из частных городских клиник, он достает из кармана телефон и выходит из машины. Остановившись перед капотом, смотрит на меня через лобовое стекло, ведя с кем-то телефонный разговор, а когда подходит к моей двери, отталкиваю его руки, говоря:
— Я сама.
Сжав зубы, придерживает меня за локоть, ведя к центральному входу, над которым огромная вывеска. Мои ботинки кажутся неподъемными, но я просто не хочу, чтобы он таскал меня, как какую-то покалеченную.
На стойке регистрации нас встречает молодой мужчина в белом халате и со стетоскопом на шее. У него лысая голова и широкая улыбка, адресованная Романову.
— Привет, — пожимает его руку Саша, вторую опуская на мое плечо.
— Давай в лифт, — отвечает тот, глядя на меня совсем не с медицинским любопытством.
Его брови еле заметно ползут вверх. На губах появляется озадаченная улыбка. Мне этого достаточно, чтобы в одночасье почувствовать себя неловко. От этого мои щеки начинают пылать.
Взгляд Саши не выражает ничего, как и его лицо.
— Это Люба, — кивает на меня Романов. — Люба, это Андрей.
— Будем знакомы, — кивает мужчина, бросив на него все тот же удивленный взгляд.
— Очень приятно… — пригладив рукой волосы, отвожу глаза.
От вида больничной кушетки, на которую указывает врач, становится еще хуже. Остановившись надо мной, Романов помогает расстегнуть пуговицы на шубе, потому что мои пальцы совсем не слушаются. Стянув ее с моих плеч, раздевается сам и усаживается на стул в углу. Упирается локтями в колени, молча наблюдая за тем, как на моей руке затягивают манжету тонометра.
— На что жалуемся? — басит надо мной врач.
Его глаза то и дело останавливаются на моем лице. Губы снова дергаются.
Я чувствую себя, как на выставке. Это разве профессионально?
— Я… кажется упала в обморок, — смотрю в потолок.
— Полный возраст? — ощупывает он мою шею за ушами.
— Девятнадцать.
Кивнув, спрашивает:
— Беременность?
Нахожу глазами Сашу, кусая губу.
Он вопросительно выгибает брови, строя из себя дурачка и оставаясь при этом каменно спокойным, словно такая перспектива его нисколько не пугает. Вихрь возбуждения проносится по моему животу, потому что его глаза не отпускают мои, будто в эту минуту мы думаем об одном и том же.
О ребенке! Нашем…
— Нет… — блею, посмотрев на врача.
Я не беременна. По крайней мере, неделю назад не была.
Саша не меняется в лице, медленно моргая.
— Давление низковато, — проверяет мой пульс мужчина, глядя на свои часы. — Плюс обезвоживание. Поставим капельницу… — отходит к столу.
— Заболевания какие-то есть?
— Александр Андреевич Романов, — брякаю ему вслед.
— Кхм… — откашливается в кулак.
Покрываюсь краской, глядя на свои ботинки.
— А хронические?
— То же самое… — пожимаю плечом.
— Так и запишем, — бормочет он.
Решаюсь поднять глаза, чтобы увидеть, как мой любимый мужчина почесывает языком зубы, опустив подбородок на сцепленные в замок руки.
— На втором этаже автомат, — обращается к нему его приятель. — Возьми там чего-нибудь пожевать для девушки. Мы будем в четвертой палате.
— На минуту можно? — подхватив наши вещи, Романов выходит за дверь.
Встав из-за стола, врач следует за ним. Откинувшись на стену, закрываю глаза, чувствуя, как на плечи наваливается бесконечная усталость.
Глава 56. Люба
Палата на двух человек пуста, поэтому оказавшись внутри, как подкошенная опускаюсь на ближайшую кровать, на ходу сбрасывая ботинки. Чужое помещение кажется неуютным, но все, на что у меня хватает энергии — молча позволить медсестре сделать укол и поставить капельницу.
Саша появляется с пакетом всякой дребедени, как раз, когда медсестра заканчивает процедуру. Тихо выскользнув за дверь, она оставляет нас наедин друг с другом и с нашими неразрешенными противоречиями, на которые мне вдруг становится плевать.
Положив нашу одежду на стул у входа, Романов осматривается, подходя к постели, на которой вытянулось мое ватное тело. С каждой минутой я чувствую свое тело все хуже и хуже и с трудом держу открытыми глаза.
Но даже это не мешает мне смотреть на Александра Андреевича.
На его расслабленное лицо. На застегнутую под самое горло рубашку, которая облегает подтянутый, очень спортивный торс. На его бедра в прямых синих джинсах, на пряжку ремня, обмотанного вокруг его плоского живота.
Смотрю так, будто хоть на секунду забывала, как он выглядит в одежде и без нее. Просто за весь этот ужасный день я будто впервые вижу его по-настоящему. По-настоящему осознаю, что он здесь, со мной. Я не одна.
Возможно, это ужасная несправедливость по отношению к моему брату, но впервые в жизни я чувствую, что не одна в таких острых проявлениях. Это чувство заполняет меня целиком. Романов здесь, и теперь… катастрофа моей социальной жизни кажется чуть меньшей трагедией, чем два часа назад. Если он может быть таким спокойным, то я тоже смогу!
Глаза Саши, прокатываются по мне и останавливаются на лице.
Он явно больше не злится, вместо этого он просто смотрит на меня, предпочитая ничего при этом не говорить. Я тоже не злюсь! Поэтому решаю начать говорить вместо него:
— Что теперь будет? С твоей работой…
Бросив пакет на тумбочку, он зубами вскрывает упаковку шоколадного батончика и протягивает его мне.
— Она останется при мне, — отвечает, наблюдая за тем, как пытаюсь вяло его жевать.
Но у меня будто отключается сознание, и говорить становится все труднее.
— Охх… — бормочу еле слышно с таким облегчением, от которого кружится голова. — Ура…
Саша усаживается на стул рядом с кроватью и, вытянув перед собой ноги, скрещивает их в лодыжках. Сложив на груди руки, продолжает за мной наблюдать.
