— Романов… — роняю батончик вместе с рукой, потому что она не слушается.
— М-м-м?
— Что мне такое вкололи? — пытаюсь тряхнуть головой, но она не двигается и на миллиметр.
— Успокоительное, — размеренно сообщает он.
— Что? — ахаю полушепотом, глядя на него с возмущением. — И… зачем?
Я не… просила…
Но его ответ тонет где-то на задворках моего сознания!
Я стремительно теряю с ним связь, и это пугает.
Он… приказал вколоть мне чертов транквилизатор?!
Кажется, я выпадаю из реальности совсем ненадолго, но когда, она возвращается, я будто начинаю жизнь с чистого листа, потому что ничего не помню. Первое, что я чувствую — это нечеловеческую жажду и такой же голод, будто мой желудок вот-вот со мной заговорит.
— М-м-м… — морщась от яркого дневного света, пытаюсь понять, где нахожусь.
Распахнув глаза, в панике осматриваю незнакомое помещение и свое тело, накрытое тонким больничным одеялом, под которым на мне присутствует моя одежда. Оттолкнувшись от матраса руками, сажусь, чувствуя себя помятым чучелом, но чучелом с очень большим запасом энергии…
— Привет, — голос Глеба сквозняком проносится по палате, когда он вдруг возникает на пороге с большим ресторанным пакетом в руках.
На нем потрепанный жизнью пуховик и такие же джинсы. Мой брат совсем не бедствует, просто он предпочитает носить одежду до тех пор, пока это представляется возможным или пока у меня не лопнет терпение.
Мои мысли вдруг как-то разом возвращаются в голову. Я вдруг вспоминаю где я и почему!
— Привет, — смотрю на пакет в руках Глеба, очень надеясь на то, что там у него еда.
Увидев мой голодный взгляд, он хмыкает и, протянув руку, щелкает меня по носу, говоря:
— Иди, умойся.
Несмотря на то, что я рада его видеть, мой осипший голос сам собой тихо спрашивает:
— Где Саша?
Не знаю, почему вдруг так разволновалась! Но мой голос звучит именно так
— взволнованно.
Поставив на тумбочку пакет, брат сухо бросает:
— Уехал по делам.
— А… — тяну разочарованно, обнимая руками свои колени. — М-м-м… давно? — прячу от него глаза, чтобы не выдать своих чувств на блюдечке.
— Угу, — отзывается, выкладывая на край моей кровати восхитительно пахнущие контейнеры. — Утром.
Утром?
— Который час? — бросаю взгляд на окно, из которого в комнату льется серый дневной свет.
— Три.
Три?!
— Сколько я спала? — спрашиваю удивленно.
— Двадцать два часа, — без труда сообщает он.
Приоткрыв рот, смотрю на него шокированно.
— Как самочувствие? — спрашивает, бросив на меня косоватый взгляд.
Возможно, эта кома в которой я находила последние двадцать часов, и прояснила мои мозги, но не настолько, чтобы я вдруг смогла смотреть на ситуации как-то иначе. Поэтому, избегая смотреть брату в глаза, сползаю с кровати и направляюсь в ванную.
— Люб, — летит мне вслед.
Замерев у двери, поворачиваю голову.
Проведя рукой по короткому ежику своих волос, говорит:
— Я сейчас уеду, мне на работу нужно.
— Угу, — киваю, благодарная за то, что он вообще здесь.
— Там одежда твоя, — кивает на стул, где только сейчас я замечаю спортивную сумку. — Может захочешь переодеться…
— Я что, здесь надолго? — хмурюсь, подходя к ней.
— Насколько потребуется, — отвечает мой брат.
— И что это значит?
— Это не ко мне вопросы, — кривит он губы. — Не я здесь командую.
Замечательно!
— А кто? — спрашиваю раздраженно, открывая сумку.
— Мужик твой, — слышу не менее раздраженный ответ.
То, что в ответ на это заявление мое тело мгновенно расцветает и наполняется томительной тяжестью, заставляет гореть щеки. Кусая губу, перебираю свою одежду, которая собиралась с абсолютно мужской логикой. Легинцы, толстовка, носки и смена белья. С облегчением вижу расческу и зубную щетку, и новый тюбик геля для душа…
— Я погнал, — откашливается Глеб за моей спиной. — Вода в холодильнике…
Посмотрев на холодильник, перевожу глаза на брата.
— Спасибо.
Потирая ладонью шею, он мнется на пороге, и все таки говорит:
— Отдыхай, и… кхм… все нормально будет. Дерьмо, оно… случается.
Грустно вздохнув, киваю.
Под горячими струями воды в крошечном душе с остервенением смываю с себя всю грязь прошедшего дня своей жизни. Втирая гель в кожу так, будто на мне килограммы этой невидимой грязи. Ощущая это очищение, как никогда в жизни. Ощущая себя… живой. Настоящей. Как никогда в жизни.
Это струится из каждой клетки моего тела, и даже мое отражение в зеркале выглядит каким-то другим.
Распутывая свою косу, подозреваю, что это волшебство, вполне возможно, вовсе не волшебство, а следствие введенных мне препаратов, но ведь только одному Романову известно, что, черт возьми, в меня вообще ввели!
Где он?
Я так хочу его увидеть, что каждые пять минут с тоской смотрю на дверь.
Понятия не имея, что там за ней происходит. В этой палате я будто в вакууме. Без малейшего понятия, что творится в данный момент с моей жизнью и с его жизнью. Что творится в университете, в куче чатов, в которых, не сомневаюсь, нам с ним все без исключения перемывают кости.
Находясь в этой палате я так далеко от всего этого, что просто перестаю об этом думать.
Сметя половину принесенной Глебом еды, принимаюсь расчесывать волосы до той поры, пока они не становятся волнистыми и гладкими на моих плечах. Оставив их распущенными, позволяю приятелю Саши осмотреть меня еще раз.
— Я же могу вернуться домой? — спрашиваю, как только он выпуская из своих рук мое запястье.
— А вам что, у нас не нравится? — выгибает брови, уходя от ответа.
Мне вдруг кажется, что все вокруг меня сговорились.
Не успеваю открыть рот, как он сообщает:
— Возьмем кровь на анализ, а там посмотрим.
По-моему, это лишнее, но я оставляю свое мнение при себе, позволяя медсестре взять у себя кровь. Они оставляют меня одну, и после этого я действительно чувствую себя оторванной от мира. Глядя на то, как город за окном палаты окутывают сумерки, начинаю бояться того, что он вообще сегодня не приедет.
Расстроено выводя на стекле свои инициалы, шепчу:
— Забери меня отсюда…
