Wien. Österreichische Nationalbibliothek. Codex 1182. Fol. 1v
На протяжении столетий богословы по-разному объясняли, почему Невеста черна и как чернота сочетается с праведностью. Ориген из Александрии (ок. 185 – 254 гг.), который первым из христианских экзегетов применил к Песни песней аллегорический метод толкования, видел в Невесте олицетворение Церкви, Невесты Христовой, а также души, которая черна от грехов, но прекрасна благодаря плодам покаяния. Очистившись от грехов, она вновь станет белой: «Она прекрасна, и можно даже указать, как прекрасна невеста. Но мы спрашиваем, каким образом она, будучи черна и без белизны, прекрасна? Она принесла покаяние во грехах, обращение дало ей красоту, и потому она воспевается прекрасною. Но так как она еще не очистилась от всей нечистоты грехов, еще не омыта в воде спасения, то называется черною; однако же она не остается навсегда в черном цвете. Она делается белою, когда стремится к большему и от низкого начинает восходить к высшему, и тогда говорится о ней: кто сия восходящая убелена (Песн. 8:5)»
[744].
В отличие от Оригена, который видел в Невесте олицетворение Церкви, Ипполит Римский (ок. 170–235 гг.) и Амвросий Медиоланский (ок. 340–397 гг.) идентифицировали ее с Синагогой. Как писал Ипполит, Невеста-Синагога была опалена обличениями ветхозаветных пророков, которые видели ее грехи. Однако она прекрасна, поскольку Христос возлюбил ее – воплотился среди иудеев. Амвросий объяснял, что чернота Невесты, как и чернота эфиопов, связана с недостатком солнца во тьме отверженности. Солнце, которое сейчас сияет над бывшими язычниками, однажды воссияет и над Израилем, когда он откроет свои сердца Свету
[745]. В любом случае и у Оригена, и у Ипполита, и у Амвросия черноту, олицетворявшую тьму греха или тьму неверия, предстояло преодолеть, смыть, очистить – через крещение.
Со временем в христианской традиции восторжествовало представление о том, что Песнь песней иносказательно говорит о самой Деве Марии – Матери Христа. А в ней стали видеть олицетворение – Церкви, Невесты Христовой. Но как же Дева, мать и в иносказательном смысле супруга Богочеловека может быть «черна»? В начале XII в. бенедиктинский монах, богослов и мистик Руперт Дойцский объяснял, что Дева Мария была «черна» в глазах Иосифа и его окружения, когда они обнаружили, что она беременна, а «прекрасна» – потому что зачала от Святого Духа. Его современник Гонорий Августодунский, богослов и автор множества энциклопедических текстов, связывал «черноту» с бедностью родителей Христа, а Алан Лилльский, прозванный за свои богословские познания «универсальным доктором» (doctor universalis), видел в этих словах указание на страдания, которые пришлось претерпеть Марии во время Страстей ее сына
[746].
Одним из главных методов толкования Библии в Средние века была типология. В ее основе лежала вера в то, что Ветхий Завет полон указаний на Христа, которые реализованы в Новом Завете. Важно, что речь шла не о предсказаниях, которые были изречены словами. Считалось, что в самих событиях, описанных в Ветхом Завете (таких, как несостоявшееся жертвоприношение Исаака его отцом Авраамом или спасение пророка Ионы из чрева кита), заложены указания на грядущее боговоплощение и искупление. Это значило, что у каждого эпизода из земной жизни Христа есть какое-то число ветхозаветных событий-прообразов, которые называли типами. Иконография Клостернойбургского алтаря целиком построена на типологических связях между Ветхим и Новым Заветами. Соответственно, приход царицы Савской к царю Соломону прообразовывал поклонение волхвов младенцу Христу (кроме того, в Соломоне порой видели образ Христа, а в царице – Церковь, которая устремилась на край света, чтобы услышать Слово Божье)
[747]. Однако на большинстве средневековых изображений аравийская владычица была белолика. И лишь порой, чтобы напомнить о расположении ее царства и экзотическом происхождении, ее представляли темнокожей
[748]. В этом облике она олицетворяла язычников, которые пришли или еще придут к Христу и спасут свои души. В то же время к позднему Средневековью в богословии стал заметен и негативный взгляд на царицу Савскую – как на темнокожую искусительницу. Якобы из-за нее царь Соломон впал в идолопоклонство
[749].
Двойственность отношения к владычице южных земель видна на нескольких странных изображениях, созданных в XII в. На портале церкви Сен-Бенинь в Дижоне (он был разобран в XIX в.) у царицы Савской одна ступня была человеческой, а вторая – гусиной или утиной. Это видно на гравюре, опубликованной в 1739 г. бенедиктинцем Урбаном Планше
[750]. С такой же перепончатой лапой ее изобразили по меньшей мере еще на трех порталах в Бургундии и окрестностях
[751]. Вероятно, это был далекий отголосок древних еврейских и арабских преданий, которые приписывали царице Савской тайное уродство: волосатые ноги или ослиные копыта. Порой в ней даже видели демоницу, скрывающую свою подлинную природу. В одной из рукописей «Образа мира» Гонория Августодунского было сказано, что у царицы pedes anserinos et oculos lucentes ut stellae – «гусиные ноги и глаза, сияющие, как звезды». Возможно, слово anserinos («гусиные») тут плод ошибки, случайная замена похожего прилагательного asininos («ослиные»)
[752].
