На одной из многочисленных иллюстраций к этой истории мы видим, как Феофил, чтобы заключить пакт с дьяволом, встает перед ним на колени, передает ему хартию с вислой печатью (на ней написано carta teofoli – «хартия Феофила») и вкладывает свои ладони в ладони нового сеньора. Суть этой сцены разъясняется в краткой подписи: «Феофил принес оммаж дьяволу и написал хартию своей собственной кровью» (I.2.33).
I.2.33. Часослов де Бреля. Оксфорд. Ок. 1240 г.
London. British Library. Ms. Add. 49999. Fol. 34
Важно, что письменный пакт с дьяволом не был только литературным мотивом. По крайней мере с XII в. в обвинениях в адрес различных еретиков (катаров, вальденсов и пр.) можно встретить упоминания о хартиях, которые они подписывали с Сатаной. Да и простые миряне, стремясь заручиться помощью нечистых духов, составляли рукописания, в которых сулили им свою душу. В эпоху, когда письменное слово (а не только память свидетелей) вновь приобрело значение как судебное доказательство, а европейские дворы, в том числе курия папы, начали обрастать канцеляриями, отношения человека с дьяволом тоже потребовали документального оформления
[250].
В XIV–XV вв. церковная иерархия осудила почти все магические практики как вредоносное ведовство (maleficium), объявила, что колдовские формулы и ритуалы работают благодаря помощи демонов, и, стремясь спасти христианское общество от разлагающей его порчи, приравняла колдунов и ведьм к еретикам. Хотя считалось, что, прибегая к услугам бесов, человек автоматически заключает с ними пакт, в материалах ведовских процессов регулярно упоминались и особые хартии с отречением от Бога. В трактате «Заблуждения катаров» (Errores Gazariorum), написанном около 1437 г. неизвестным инквизитором из Савойи, утверждалось, что, вступая в колдовскую секту, человек приносит дьяволу клятву верности и оммаж. После этого Нечистый с помощью некоего инструмента берет из левой руки своего нового вассала немного крови и пишет хартию, которую тот потом все время носит с собой. В 1448 г. во время процесса в Веве (кантон Во) обвиняемый Жак Дюрье показал, что у него под мышкой был пришит документ на пергамене, написанный его кровью и пропитанный потом демона
[251].
На изображениях последних мгновений человека в «Искусствах умирать» (Artes moriendi) или в сценах суда над душой, только что покинувшей тело, демоны нередко приносят хартии – списки грехов, которые сотворил умерший. Этот перечень дурных дел, слов и мыслей – своего рода антоним Книги жизни, в которую должны быть занесены имена избранных
[252]. Если ангелы-хранители фиксируют добрые поступки, сотворенные человеком, нечистые духи побуждают его к греху, радуются, если им удается его соблазнить, и ведут свой учет всех падений и преступлений. А потом с помощью таких хартий предъявляют претензии на души грешников. «Демон-писец в XIII–XIV вв. становится едва ли не обыденным бытовым персонажем, постоянно присутствующим в повседневной жизни мирян и монахов: его видят сидящим в храме и записывающим в свой свиток пропущенные и искаженные слова церковной службы или празднословие прихожан; порой он тащит куль с пропущенными или искаженными монахами словами». В XIV в. демон-писец или счетовод, который ведет учет людским грехам, даже получил имя – Tutivillus (возможно, оно восходит к комедии Плавта «Казина», где использовалось слово titivillitio – «ничтожность», «пустяки»)
[253].
Поскольку Сатана, как и Господь, монарх, у него в средневековых текстах и изображениях порой появляются собственные печати. Конечно, вряд ли кто-то предполагал, что владыки небес и глубин действительно повелевают ангелами и демонами с помощью письменных распоряжений. Однако, пытаясь представить функционирование невидимого мира, богословы, поэты и художники постоянно прибегали к метафорам, заимствованным из повседневности и различных профессиональных сфер (Господь-Творец как архитектор; суд над душами умерших как их взвешивание на весах; Страсти Христовы как винный пресс и т. д.). Ведь власть – это не только скипетры и короны, но и канцелярии. На некоторых образах Благовещения, которые создавались в Центральной Европе с середины XIV по середину XVI в., архангел Гавриил как небесный посланец приносил Деве Марии хартию с тремя (напоминание о триединстве христианского Бога) сургучными печатями. Такой листок – юридическая метафора благой вести, напоминание о новом завете между человечеством и Христом, который, искупив первородный грех, открыл людям путь к спасению
[254]. Аналогично в небольшой французской поэме «Смерть от яблока» (Mors de la Pomme), созданной в XV в., ангел вручал Смерти три стрелы (как олицетворение ее власти пресекать жизнь) и грамоту, снабженную печатью Бога. В ней Господь возвещал, что предоставил Смерти неограниченные полномочия как своему сержанту, т. е. приставу, исполняющему его волю (I.2.34)
[255].
I.2.34. На миниатюре, открывающей одну из рукописей «Зерцала человеческого спасения», Господь в тройной папской тиаре тоже вручает Смерти три стрелы и хартию с тремя сургучными печатями и тремя параграфами текста. Порой в них видят указание на три бедствия (войну, мор и голод), которыми Смерть, с разрешения Бога, выкашивает человечество.
Зерцало человеческого спасения (во французском переводе Жана Миело). Ауденарде. Ок. 1450–1460 гг.
Paris. Bibliothèque nationale de France. Ms. Français 6275. Fol. 1
Само собой, воображаемые печати появлялись и в литературных аллегориях, где границы возможного при разговоре о высших силах были шире, чем в богословских трактатах и сакральной иконографии. В 1354–1377 гг. нормандский дворянин Анри де Феррьер написал аллегорический диалог под названием «Книга короля Модуса и королевы Рацио». В его второй части, посвященной различным бедствиям и людским порокам, Господь отправил дьяволу повестку, которая предписывала ему в течение трех дней предстать перед небесным трибуналом: «Всем проклятым легионам преисподней, кто сие письмо увидит или услышит, мы, король небес, император и создатель всего мироздания… приказываем и повелеваем… В свидетельство того мы по ходатайству нашей дочери Рацио запечатываем это письмо нашей большой печатью». Получив вызов в суд, Сатана аналогичной хартией поручил представлять свои интересы в суде нескольким бесам: «Мы, Люцифер, могущественнейший во всех злых делах… король преисподней, повелитель проклятых на небесах, в воздухе, в воде и на земле… назначаем вместо нас и от нашего имени… наших генеральных прокуроров и специальных посланцев, а именно Сатану, Берзебуса [т. е. Вельзевула], Демона, Левиатона [т. е. Левиафана], Амодуса, Бегемота… В подтверждение вышесказанного мы запечатали это письмо большой печатью нашего адского кладезя»
[256].
