Понятие «еврейского носа» проникло и в терминологию, которую использовали врачи. В 1914 г. одна молодая женщина, которая была недовольна формой своего носа, обратилась за советом к пластическому хирургу Джерому Вебстеру. Он вынес следующий вердикт: «Нос довольно длинный, с очень небольшим бугорком, несколько расширяется ближе к кончику, и кончик загибается вниз, придавая ему вид еврейского… Я полагаю, что эта деформация является достаточным основанием для корректировки…»
[537].
Представление о том, что крючковатый или горбатый нос – это надежный признак еврейства, настолько укоренилось в сознании (в том числе и самих евреев), что его стали использовать даже для этнической идентификации персонажей на древних изображениях. В 1891 г. Новая глиптотека Карлсберга в Копенгагене приобрела римский мраморный бюст, представлявший мужчину, у которого был крупный нос с горбинкой. В каталоге 1925 г. без всяких объяснений было указано, что скульптор запечатлел молодого еврея, а в 1930 г. религиовед и эрудит Роберт Эйслер предположил, что это знаменитый еврейский историк Иосиф Флавий (ок. 37 г. – 100 г. н. э.). Но как подтвердить, что это именно он? Как на одно из главных доказательств Эйслер сослался на его крючковатый или ломаный нос: он довольно широк в нижней части и сильно отличается от орлиных носов, какие так часто встречались на портретах римлян. Хотя твердых оснований видеть в мужчине именно Иосифа Флавия не существует, эта атрибуция порой встречается и сегодня
[538].
Стремясь проследить истоки стереотипов, связанных с еврейским носом, историки обращаются к позднесредневековой юдофобской иконографии
[539]. А там без труда находят Иуду Искариота, палачей Христа или иудеев, которые истязают христианских младенцев, с носами-«клювами» (II.2.3, II.2.4). Однако, если приглядеться ко многим образам, созданным в XII–XV вв., повнимательнее, мы убедимся, что с хищными загнутыми носами изображали не только евреев, а евреев нередко представляли с носами других «конструкций». А это значит, что, пытаясь идентифицировать персонажей средневековых изображений по их чертам лица, историки нередко попадают в плен современных стереотипов. Иконография того времени скорее была нацелена не на ясную этническую и религиозную типизацию, а на то, чтобы соотнести друг с другом различных врагов Христа и христианства, изобличить их как клевретов дьявола.
II.2.3. Распятие. У части иудейских книжников и фарисеев, собравшихся под крестом, зловещие (у некоторых вдобавок темные) лица с крючковатыми носами. В отличие от них, у Христа, Девы Марии и Иоанна Богослова, а также праведных римлян (прозревшего сотника Лонгина и другого сотника, который признал распятого Сыном Божьим) носы прямые, а кожа светлая. Почти все негативные персонажи развернуты в профиль (что помогает привлечь внимание к их хищным чертам), а позитивные – в три четверти.
Псалтирь Хута. Северная Англия. Последняя четверть XIII в.
London. British Library. Ms.
Add. 38116. Fol. 11v
II.2.4. Внизу Иуда, раскаявшись, возвращает иудейским первосвященникам 30 сребреников, которые получил за то, что предаст Христа. Он изображен в профиль, и мы видим его тяжелый подбородок и массивный орлиный нос. У дьявола, стоящего за его спиной, нос, наоборот, плоский и вздернутый, с крупными ноздрями. А у Иисуса, которого в центре листа приводят на суд Пилата, нос «идеальный» – прямой.
Часослов семьи Спинола. Брюгге и Гент. 1510–1520 гг.
Los Angeles. The J. Paul Getty Museum. Ms. Ludwig IX 18. Fol. 126
Первые изображения, на которых порочность злодеев и иноверцев – в основном иудеев – стали демонстрировать с помощью агрессивной мимики и уродливых черт (свирепого оскала, нависающих бровей, выпученных глаз или хищных носов), появились на Западе в XII в. Однако изначально, как пишет Сара Липтон, эти визуальные находки применялись лишь от случая к случаю. Крючковатый нос был не только еврейским, а еврейский – не только крючковатым. Перед нами не этнический атрибут, а один из маркеров инаковости, применявшихся и к другим нехристианам. Главными знаками, которые на изображениях позволяли узнать мужчин-иудеев, служили островерхие шапки – юденхуты. В середине XIII в. в Англии и Франции из совокупности этих черт сложился зловещий типаж: еврей с острой бородой и крючковатым носом, опознаваемый даже без шапки
[540].
Первые попытки передать моральные качества персонажей через черты лица и мимику были связаны с возрождением интереса к анатомии и физиогномике, к телу как отражению движений души и вообще к наблюдению за физическим миром в его разнообразии. В XII и особенно в XIII в. западные мастера впервые за столько веков принялись с увлечением воспроизводить в красках или в камне природные формы: реальный облик зверей, насекомых, листьев, цветов и т. д. Как писал Жан Вирт, в искусстве XIII в. «на смену условным животным или растениям, которые олицетворяли такие универсалии, как "птица" или "дерево", пришло все возрастающее внимание к многообразию видов. За одной английской Псалтирью, созданной в конце XIII в., закрепилось название "Птичья псалтирь", потому что ее поля украшает множество разных птиц. Помимо хищников там можно узнать аистовых, водоплавающих или так любимых охотниками вальдшнепов и куропаток […] Подобное разнообразие указывало на… сдвиг от установки, что искусство должно подражать искусству, к непосредственному наблюдению за природой»
[541].
Историю средневековых экспериментов с физиогномикой невозможно представить без так называемых «масок» из Реймсского собора. На самом деле речь идет не о масках, а о человеческих головах или бюстах, которые в 1220–1230-х гг. были установлены в нескольких труднодоступных или вовсе скрытых от взора местах. Французские скульпторы XII в. тоже знали толк в гримасах демонов и странных персонажей, каких часто вырезали на капителях колонн или консолях под кровлей храмов. Однако реймсские головы (сегодня известно 125, но раньше их было больше) поражают реалистичностью мимики и психологической проработкой эмоций. Они скалятся или хмурятся. Одна из личин, похоже, изображает безумца или одержимого с высунутым языком. По словам французского историка Ролана Рехта, «эти головы скорее напоминают олицетворения темпераментов, которые берлинский скульптор Мессершмидт исполнил в XVIII в. для венского Арсенала. […] Метаморфоза человеческой головы в растительную или демоническую, сходство голов животных и людей свидетельствуют о том, что авторы этих скульптур разделяли уверенность авторов трактатов по физиогномике в глубокой связи человеческих темпераментов со стихиями, временами года и суток, возрастами, с миром животных, растений и минералов»
[542]. Значение реймсских голов точно не известно, но вполне вероятно, что некоторые из них олицетворяли пороки, лики греха
[543].
