– Это из «На маяк», хотя на самом деле это неточная цитата из стихотворения, – гордо объявил Том. – Одна из лучших книг, что мне попадались. Я прочел ее еще в школе, и она буквально перевернула мою жизнь.
Винсент, Эмма и Коул переглянулись. Ингве внимательно рассматривал столешницу сквозь желтое пиво в кружке.
– Придется самому в этом убедиться, – сказал Уоллас. Он вскинул голову и сразу же увидел Миллера. Тот шел к ним с новой кружкой пива в руках.
– А вот и я, – объявил он. И снова уселся напротив Уолласа, но теперь даже не смотрел в его сторону. Это было слегка обидно, но Уоллас понимал, что Миллеру может быть неловко.
– Ну, мне пора, – сказал Уоллас. – Отлично посидели.
– Не уходи, – вскинулась Эмма. – Мы же только пришли.
– Знаю, любовь моя, но эти болваны меня еще до вашего прихода достали.
– А, так ты нас не любишь, – вклинился Коул. – Все понятно.
– Ты в порядке? – спросил Ингве. – Может, тебя проводить?
– Мне только улицу перейти. Тут близко. Но спасибо за предложение.
– Я, наверное, тоже пойду, – заявил Миллер, и над столом повисло изумленное молчание. – Что?
– А ты-то чего нас бросаешь?
– Ну, видишь ли, Ингве, я устал. Весь день проторчал на солнце. К тому же я слегка перебрал. Хочу домой.
– Тогда давайте уж все пойдем.
– Нет-нет, вы оставайтесь, – сказал Миллер. Уоллас уже поднялся из-за стола и теперь по очереди обнимал на прощание Эмму, Коула и Винсента. Все они пахли пивом, солью, потом и отлично проведенным временем. Тому он пожал руку. Тот долго смотрел ему в глаза, вероятно, полагая, что таким образом выражает сочувствие. – Подожди меня, – сказал Миллер.
– Тебе в другую сторону, – напомнил Уоллас.
– Но до ворот-то все равно идти вместе.
– Тогда ладно, – кивнул он.
Миллер вслед за Уолласом попрощался со всеми, и вскоре они уже оказались на улице. В небе над головой ярко сияли звезды. С пристани доносилась музыка, сливаясь с какофонией звуков города. Кругом царила суета, подъезжали и отъезжали машины, люди выскакивали из автомобилей или, наоборот, забирались внутрь. Уоллас и Миллер остановились в тени, под навесом.
– Чего это ты так резко подорвался? – спросил Миллер. – Из-за меня?
– Нет, – ответил Уоллас. – Просто устал.
Миллер, кусая губу, пристально вгляделся ему в лицо.
– Прости за то, что произошло в туалете.
– А что такого? Все нормально.
– Нет, ненормально. Я не должен был. У меня такое чувство, что я тобой воспользовался.
– О, – протянул Уоллас.
– Я вообще-то по девушкам, – продолжал Миллер. – Но иногда замечаю, как ты на меня смотришь, и начинаю гадать: он что, меня ненавидит? Или, может, я ему нравлюсь? Мне жутко не хочется, чтобы ты меня ненавидел. Правда.
Уоллас молчал. С того места, где они стояли, было видно озеро. Вода, темная у самого берега, ярко блестела на глубине.
– Все в порядке.
– И я не понимаю, что делать, – сказал Миллер, сжимая руку в кулак. Казалось, он сейчас расплачется. Но Уоллас знал, это просто глаза у него до сих пор слезятся.
– Ничего не надо делать.
– Правда?
– Все хорошо, – повторил Уоллас, от души желая, чтобы это было правдой. – Мы просто подержались за руки. Детский сад.
– Даже не знаю. Боже, – Миллер шагнул к Уолласу, затем отшатнулся.
Уоллас вздохнул. Бетонная стенка царапала ладони.
– Хочешь, пойдем ко мне?
– Не знаю, стоит ли, – Миллер подозрительно покосился на него.
– Ну лично я устал и хочу домой.
– Тогда я с тобой прогуляюсь.
– Отлично, – сказал Уоллас. Больше всего на свете ему сейчас хотелось оказаться дома в своей постели. Они прошли квартал вниз по улице, миновали большой, круглый многоквартирный дом, маленький бар на углу, из которого неслась громкая музыка. У входа курили несколько белых. Уоллас чувствовал, как они провожают его взглядами. Миллер шагал рядом. Временами их плечи и пальцы соприкасались, и Миллер косился на Уолласа. Но тому удавалось сдержаться и не обернуться на него в ответ. Что за странная у него жизнь? Как только он оказался в этом чудном месте? Он уже жалел, что пошел на озеро. Жалел, что решил встретиться с друзьями. Не потому, что Эмма всем растрепала о смерти отца, но потому, что то, что раньше казалось простым и ясным, внезапно сделалось сложным и запутанным.
* * *
Они с Миллером поднялись по лестнице в его небольшую квартирку. Окно Уоллас, уходя, оставил открытым, и в комнате пахло озерной водой и летней ночью. В спальне работал вентилятор, и оттого в квартире было прохладно. Миллер подсел к стойке и стал наблюдать, как Уоллас готовит кофе во френч-прессе, что для него было в новинку.
Далее оттягивать разговор было невозможно, и Уоллас влез на стойку, скрестил ноги и обхватил ладонями теплую кружку. Миллер теребил край лежащего на столешнице бумажного листка.
– Миллер, так что все это значит?
– Мне не по себе, – отозвался тот. – Из-за того, что случилось в туалете. И из-за того, что я сказал тебе в апреле. Из-за всего. Мне кажется, я ужасный друг. И плохой человек.
– Ничего подобного.
– Давай начистоту. Я не западаю на парней. Я не гей и все такое. Просто… не знаю.
– Все нормально. Ты отличный друг.
– А я вот в этом не уверен. Я сглупил. Увидел, как ты целуешься с Эммой, и подумал… Ну, понимаешь…
– Честно говоря, не совсем, – покачал головой Уоллас. Днем он варил суп, и в раковине до сих пор громоздилась гора грязной посуды. – Ты увидел, как Эмма меня поцеловала, и подумал… О чем? Если все целуются с теми, кто их не привлекает, почему бы и мне не попробовать?
– Нет… Да… Не знаю, наверное. И тут ты собрался уходить, и я подумал: «Черт, это все из-за меня».
– Как мило.
– Но я хочу.
– Хочешь… чего?
– Поцеловать тебя, – сказал Миллер.
– О.
– Это плохо?
– Нет. Вовсе нет. Но, видишь ли, ты только что говорил, что не хочешь этого.
– Нет, хочу. Хочу. Не должен. Но хочу.
– Ладно, – сказал Уоллас.
Миллер покосился на него. В квартире царил полумрак. Свет горел лишь на кухне, и за большим окном, выходящим в переулок, светили фонари.
– Вот так просто?
– Что сказать, я легкая добыча.
– Дурацкие у тебя шутки, – Миллер соскочил со стула и шагнул к нему. Спиной он заслонил лившийся из кухни свет, и Уолласа накрыло его тенью. Щеку опалило теплым дыханием. Миллер тронул его губы кончиками пальцев и надавил большим, чтобы Уоллас чуть приоткрыл рот. Смотрел он при этом очень внимательно, не нервничал, не тушевался. Ему явно не впервой было брать на себя активную роль, рулить ситуацией. И все же он медлил, не решался двинуться дальше. Это чувствовалось в том, как неспешно он проводил по губам Уолласа большим пальцем. Уоллас впустил его в рот и принялся медленно, нежно слизывать с него соль. – Какой же ты… – начал Миллер.
